Андрэ Арманди - Тайны острова Пасхи

Кроме того, само чилийское правительство, узнав, что затерянная скала, над которой мог развеваться чилийский флаг, обладает ценностью, которую никто никогда не подозревал, решило воспользоваться этим и, как всякое уважающее себя правительство, обложить население налогами с силою обратного действия.

Было от чего не один раз прийти в отчаяние и самому мужественному мужчине! Но здесь имели дело с Корето.

Маневрируя, лавируя, сталкивая интересы противников, уступая в одном, выигрывая в другом, а больше всего угрожая бросить все и оставить различным претендентам то, чем они менее всего старались овладеть, а именно заботы по администрации и по разделу между ними самими всех владений, она достигла того, что за известное число пистолей, накопившихся у нее от продаж овечьей шерсти случайно заходившим судам, три первые претендента вышли из дела.

Что же касается до чилийского правительства, то она добилась от его делегата, чтобы он назначил ее ответственной сборщицей налогов, с условием две трети сбора передавать этому правительству, а третью часть употреблять на общественные работы для поднятия благосостояния населения. По-видимому, именно в этой пропорции народы пользуются благами платимых ими налогов. Кроме того, миссия получила право вернуться, с условием совершенно не вмешиваться во внутреннюю политику острова. Она и вернулась.

...Лицо молодой женщины оживилось во время этого рассказа, глаза ее заблестели; она откинула болеро и грудь ее дрожала под мягким шелком, как капля росы на листке, и вот уже воображение мое залетело бог весть куда. Дальнейшие фразы я слышал урывками, но они непроизвольно направляли и питали мое воображение.

Я представил себе мексиканку Корето уже постаревшей, уже увядшей, имеющей тот вид дуэньи, который года придают женщинам испанской крови, представил себе, как она объезжает свои владения, сидя верхом по-мужски, с пистолетами за поясом, с тяжелым хлыстом, свисающим с руки; представил себе, как она правит, управляет, повелевает своим небольшим первым народом, обсуждает дела с чилийскими делегатами, ежегодно приезжающими на остров привезти товары, увезти кипы льна, увеличить налоги; как она с чисто женской дипломатией решает с ними спорные вопросы за обильно уставленным столом, среди бутылок мецкаля или агвардиенте.

Я представил себе Кавелину, ее дочь, сияющая красота которой сводила с ума стольких юношей в Вальпарайзо в течение того времени, пока она получала воспитание в монастыре, чтобы получить то образование, которого недостает ее матери.

Я представил себе царствование Каролины, когда Корето, устав от власти, вернула дочь на остров и отреклась в ее пользу. Я вообразил себе восторг редко появляющихся здесь капитанов, которые, после ряда недель вынужденного воздержания, находили на этом диком острове непредвиденное гостеприимство и эту чудесную добычу. Я вспомнил об участи великих любовниц, имена которых переданы нам историей и которых ни титул, ни трон не спасли от покинутости: Калипсо, любившая Улисса, Медея, любившая Язона, царица Савская, любившая Соломона, Клеопатра, любившая Антония, и еще и еще многие другие, сердца которых, пресыщенные властью, отдавались прекрасным авантюристам и которые потом горько рыдали, когда любовники бросали их и продолжали свой путь.

― Я родилась в 1892 году.

Кто был отец? Она не сказала. Конечно, это был один из таких авантюристов.

― Я приводила в отчаяние святых отцов, когда воспитывалась в монастыре. Я была полевым чертополохом; они хотели сделать меня тепличным цветком. Год, проведенный мною в женском монастыре, в Вальпарайзо, почти взаперти ― мать моя, быть может, была права, ограничивая мою свободу, ― закончил мое образование и в то же время внушил мне инстинктивный ужас ко всему, похожему на клетку.

Мне было двадцать лет, когда умерла моя красавица-мама. Миссия была отозвана отсюда еще двумя годами ранее, так как ей нечего было делать в этой безлюдной стране. Я осталась одна, не имея друзей, кроме моей старой кормилицы-каначки и этого старого хвастуна, преданного мне Торомети.

А я продолжал думать: двадцать лет! Теперь ей за тридцать. Кто первый овладел ею? Кто первый познал сладость этих уст? Кто первый среди возбуждающей жары тропической ночи почувствовал, как эти прекрасные руки обвились вокруг него? Вокруг кого из нас обовьются они сегодня, когда придет ночь?.. Так как я чувствовал, что исходящие от нее волны захватывают нас, что у нее самой полузакрываются глаза и что руки ее лихорадочно сжимают друг друга. Который же из нас?

Ее восхищенный взгляд остановился на Карлевене, потом перешел на меня. Она была похожа на кошку, выбирающую подушку, в которую она скоро вопьется когтями. Черт возьми! Я не жалею эту подушку.

Но я думаю, что жребий уже брошен. Это будет он.

Она замолчала, закончив свой рассказ.

― Не разрешите ли спросить, сударыня, ― сказал Гартог, ― из-за чего же вы отказались от вашего царства, чтобы стать губернатором, как вас здесь теперь называют?

― Это из-за В.К.Т., ― сказала молодая женщина.

Как. В.К.Т.! Всеобщая Конфедерация Труда!.. Мы с изумлением взглянули друг на друга. Наш таинственный остров имеет уже, оказывается, и В.К.Т.!

― В.К.Т. у вас, на этом острове?

― Ее еще нет, ― сказала Корето, ― но, быть может, через год она уже здесь будет. Ее теперь организуют. Туземцы понимают это по-своему: одного из своих главарей они называют «господином Синдикатом». Он был прислан сюда из Чили для постройки беспроволочного телеграфа, который туземцы называют «железным деревом».

― Что же вы думаете обо всем этом, господин Кодр?

В течение всего обеда, которым угощала нас владетельница гасиенды, доктор казался озабоченным. Он только раз раскрыл рот, чтобы спросить хозяйку «все ли жители острова таковы», каких мы видели до сих пор, и нет ли на острове «еще другой расы». Корето либо стала припоминать... либо колебалась. Она сказала, что не знает никакой другой расы, кроме той, которую мы видели. И это, по-видимому, очень раздосадовало нашего ученого.

― Что я думаю? ― хладнокровно ответил он Гартогу. ― Но пока что ― ничего не думаю; я еще ничего не видел. Я выскажу вам мое мнение через несколько дней.

Он пожелал нам спокойной ночи и отправился в свою комнату.

Да, представьте себе, у каждого из нас была своя комната. Прекрасная Корето умела быть гостеприимной и устроила нас в прежнем помещении миссии; помещение было, по правде сказать, в достаточной мере деревенское, с голыми стенами из серого камня и полом из черного трахита, но оно имело над собою крышу, имело окна и крепкие двери, так что все это было для нас гораздо лучше гротов, или даже палаток, которые так и остались свернутыми в нашем багаже. Одни только складные кушетки взяли мы из него, так как на этом острове не было к нашим услугам никакого мебельного магазина.