Геннадий Андреев - Белый Бурхан

Много веков минуло с той поры, и стала Лхаса не городом в обычном понимании людей, а громадным монастырем, составленным из храмовых комплексов, частью слитых вместе, а чаще обособленных друг от друга, где каждый из них — сам по себе был городом с многочисленным населением, своими храмами, мастерскими, святынями, законами, порядками и укладом жизни. И главным из всех монастырей была Потала — роскошный дворец-город самого далай-ламы! Попасть в Поталу и видеть живого бога можно, но это стоит больших трудов, терпения и денег…

— Хватит любоваться! — негромко сказал Жамц, снова вступивший в свои права караван-бажи.

Караван начал спускаться в Лхасу…

Отыскав на окраине постоялый двор своего дацана, купленный еще покойным Баянбэлэгом, Жамц приказал остановиться на ночлег и сразу же распустил всех своих спутников: пускай смотрят, удивляются и ужасаются!..

А удивляться и тем более ужасаться было чему…

Заполучив от гэлуна несколько монет из своего мешочка, Пунцаг побрел по городу, сбросив осточертевшее покрывало из темной ткани: одежды ламы могли ему дать не только пристанище, но и пропитание, даже если бы в его кармане и не позванивали монеты. Но в этом своем расчете он жестоко ошибся — на каждом шагу ему встречались сонмы нищих и калек, чьи протянутые руки были красноречивее слов. Скоро он опустошил свой карман, и ему нечего было сунуть в протянутые руки, а количество тех рук ничуть не уменьшилось. Нищета в Лхасе не считалась предосудительной. На каждое «дай» здесь далеко не всегда отвечали «на», а это угнетало: Пунцаг был добр и всегда делился тем, что у него было.

Побродив еще немного, он вернулся на постоялый двор и сразу же наткнулся на гэлуна, сидящего в большой круглой чаше с водой. Судя по его довольному виду, Жамцу удалось удачно пристроить товар. Жестом подозвав Пунцага, он подал ему нож:

— Побрей мне голову. Ну как, поразила тебя Лхаса?

— Слишком много бедных, гэлун.

— Не больше, чем всюду. Может, чуть больше. Узнав, что Пунцаг был не в меру щедр, нахмурился:

— Ты поторопился истратить свои деньги. Эту рать не прокормишь! Деньги в Лхасе надо тратить умно и расчетливо. Скупость здесь лучше щедрости!

— Это я уже понял.

Едва Жамц закончил свой туалет и облачился в золотистый халат, пришли какие-то люди, о чем-то снова торговались и спорили, потом ушли, оставив длинные листы бумажных китайских денег и несколько мешочков с серебром. Настроение гэлуна резко упало: выгодная утренняя сделка обернулась убытком.

— Тяжелые времена, тяжелые времена… Можно подумать, что когда-то они были легкие в Лхасе!.. Одна надежда на бурханы, которые еще не проданы… Без меня больше никуда не ходи.

Утром они вместе вышли в город. Нищих стало больше, чем вчера: очевидно, слух о том, что в Лхасе появился невиданно щедрый лама, с быстротой молнии облетел все их скопища. Но Жамц и Пунцаг равнодушно проходили мимо протянутых рук, высоко подняв головы. Неожиданно им преградила путь толпа обнаженных людей, чьи лица были обернуты тканями, а впереди себя каждый из них держал метелку, похожую на опахало, которой расчищал себе путь.

— Кто они? — спросил Пунцаг испуганно. — Почему — голые?

— Дигамбары, преданные ахимсе, — равнодушно отозвался Жамц, не опуская головы, но, почувствовав, что молодой лама его не понял, прибавил уже с усмешкой: — Джайны! [77] Джайны дигамбары — последователи одной из индийских религий (джайнизма), для которой характерно более строгое соблюдение кармы ее последователями. Дигамбары — одно из направлений джайнизма, исповедующее полный отказ от всех соблазнов жизни, аскетизм.

О джайнах Пунцаг слышал, но видел их впервые. Они боялись повредить всему живому — поэтому закрывали рот и нос, чтобы нечаянно не заглотить при вдохе какую-нибудь мошку, а подметали путь перед собой, чтобы не задавить ногами какую-либо букашку. Сами джайны питались только растительной пищей, но и ту не срывали, не выкапывали, не срезали…

— Хороша Лхаса, [78] Описание Лхасы, несколько отличное от приведенного в романе и основанное на непосредственном наблюдении, имеется, например, в работе Г. Ц. Цыбикова «Буддист-паломник у святынь Тибета». Петроград, 1918, или «Избранные труды». Т. 1. Новосибирск, 1980. — вздохнул Жамц, — но нам нельзя здесь застревать надолго… Накладно! Ты был в Храме Большого Будды?

— Нет, гэлун.

— Значит, ты еще ничего не видел в Лхасе! — Он секунду подумал и снова вздохнул. — В Храм Большого Будды сходи один. И возьми все свое серебро. Это чудо, как и всякое другое, в Лхасе бесплатно никому не показывают, даже ламам.

Золотые крыши храмов хороши только сверху, с последнего перевала. А тут, внизу, Лхаса поражала не столько святой роскошью, сколько грешной грязью: по щиколотку, по колено, по пояс… Больше всего удивляло и возмущало то, что возле мендангов и храмов валялись дохлые собаки, что священные надписи изгажены. Повсюду стояли изуродованные стелы, за одно оскорбление которых в недавние времена грозил эшафот… Может, потому и запрещалось паломникам идти к Потале с открытыми глазами, чтобы они не видели всего этого срама?

Завершая прогулку, Жамц привел Пунцага к тому месту, где рассекались трупы и бросались на съедение хищным птицам и животным. На этих останках принято было кататься в обнаженном виде «для сохранения здоровья» и «для укрепления святости духа». Рассказывали, что даже сам далай-лама не избежал этого ритуала.

Жамц требовательно посмотрел на Пунцага. Тот вспыхнул от омерзения и брезгливости, но послушно начал снимать свои одежды.

Присутствие Будды может отображаться и его атрибутами: лотосом, тюрбаном, конем, деревом, колесом… Да и знаки величия Будды известны всем: третий глаз мудрости во лбу, удлиненные мочки ушей, бугор на темени… Так и выглядит главная статуя Храма Большого Будды — главной святыни Лхасы!

Говорят, что и сама Лхаса стала расти на том месте, где появился первый храм, от которого сейчас не осталось даже фундамента. А статуя Будды «возникла сама по себе», выросшая из серого камня в одну короткую ночь…

Сейчас эта статуя была так богато украшена, что не хотелось верить, не верилось в нищего монаха с чашей для подаяний в руках!

Рано утром, в полдень и вечером двери Храма Большого Будды открывались для богомольцев, стекающихся сюда со всех концов мира. Встав цепочкой, они продвигались друг за другом, заходили во все многочисленные комнаты со статуями богов, будд и святых. В самом храме и шага нельзя было ступить без серебряной или золотой монеты. Накорпы несли с собой зажженные светильники, их фитили горели тусклым коптящим пламенем, который в полумраке храма казался зловещим.