Михаил Гус - Дуэль в Кабуле

— Англия не допустит! — воскликнул секретарь суда.

— Англия? — рассмеялся Гурчин. — А кто предал Польшу на Венском конгрессе, как не Англия, кто ненавидит свободу так бешено, как не проклятый Кестлри!

Сузин согласно наклонил голову и к словам Гурчина прибавил:

— Король Георг IV и его любимец Кестлри опозорили себя бесчестным преследованием королевы Каролины, которую обвиняют в разврате, между тем как вся Европа знает о постыдном беспутстве Георга. Британское лицемерие! Так и в политике: клянутся в приверженности свободе и натравливают Австрию на Неаполь… Англия, быть может, самый опасный враг свободы народов!

Ян внимательно слушал. Байрон был его любимейшим поэтом, он знал наизусть гневные байроновские строки против тирании, лицемерия, коварства.

Ян не мог простить Британии и того, что она томила в заточении Наполеона, так подло обманутого, когда он искал убежища на «Беллорофоне».

… Было уже близко к полуночи, когда Гурчин предложил разойтись, чтобы дать отдых дорогому гостю, да и самим вкусить от Морфея. Учитель словесности Юзеф Гурчин любил красиво выразиться…

Когда все ушли и Гурчин увел Сузина в свой кабинетик, Ян удалился в свою комнату.

Он вынул из ящика тетрадь с дневником и в конце записи, отмеченной 15 ноября и сделанной до начала собрания, приписал:

«Силу измеряй намерением, а не намерение силой. Польша разобьет свои цепи и воспрянет к свободе. Мы это сделаем».

Ян бережно просушил написанное, спрятал тетрадь в стол, разделся, задул свечу и лег.

Еще три месяца, и Александру исполнится шестнадцать лет… Академия Монтроз ничего больше не может дать своему не очень примерному ученику, кроме аттестата и благих пожеланий успеха в жизни.

Но как его достичь? Как отвоевать свое место на жизненном пиру младшему из четырех братьев в небогатой провинциальной семье? Старший брат изучает медицину в Лондоне, чтобы затем служить в Индии. Второй брат работает и учится в конторе у местного стряпчего, друга отца. Третий брат посвящает себя духовной карьере. И один лишь Александр не имеет никакой профессии: его не влечет ни хирургия, ни дебри британского судебного крючкотворства, ни служение богу. Да, он чувствует в себе призвание — он стремится к политической деятельности. Не зря же он так погружался в труды историков, неотрывно следя за перипетиями судеб народных, судеб человеческих…

Политика влекла его. Великий Питт уже в двадцать четыре года был премьер-министром. Но те героические времена ушли в прошлое. Теперь низменный Кестлри стоит на капитанском мостике гордого корабля, именуемого Альбионом. Нет, политической карьеры не сделать ему, безвестному провинциалу…

И еще размышлял юноша, уединившись в своей комнатке-келье. Фабриканты и купцы богатели. Безработные получили работу. Помещики наживались под защитой «хлебных законов», закрывших доступ дешевому русскому хлебу. Фермерам тоже кое-что перепадало из тех пенсов, которые городской люд переплачивал на каждом фунте хлеба. Многим что-либо доставалось из плодов победы…

А ему, Александру Бернсу, его сверстникам, младшим сыновьям не только в своих семьях, но и в своей стране, — им где искать своей доли в общей добыче?

За морем, в Индии… Вот куда устремлялись взоры многих и многих юношей, чье честолюбие и энергия не находили для себя достойного поля действия на родном острове…

Член парламента Джон Юм, политическим агентом которого в Монтроз был отец Александра, обещал записать юношу в юнкера пехоты Индии. Вот об этом и шел разговор поздним февральским вечером между юным Александром и его отцом.

— Ты, сын мой, не склонен к военной карьере, я знаю, и книгу о путешествиях предпочитаешь странствию по дальним странам… Но я небогат, да и наша Шотландия бедна, а там на юге, в Англии, нам, шотландцам, трудно пробиваться, не имея покровительства… Конечно, — продолжал Джеймс Бернс, — мистер Юм наш друг, и он нашел твоему старшему брату место в Индии, сын мой, а не в Англии… Я получил от него письмо, — вот оно — хлопоты мистера Юма увенчались успехом. Ты внесен в списки юнкеров пехоты в Бомбее.

— Маратская империя сокрушена, пиндари обезврежены, Низам Гайдарабадский, как и владетели майсорские, приведен к покорности, — сказал Александр, ероша волосы.

— О, ты отлично осведомлен в делах индийских! — воскликнул отец. — Это превосходно и…

— Да, — прервал Александр, — я внимательно читал парламентские отчеты. Индия теперь вся стала английской и… я еду в Индию.

14 марта 1821 года под вечер небольшое рыболовное суденышко бросило якорь вблизи Лондонского моста, среди десятков таких же судов: у самого моста, на северном берегу Темзы, раскинулся рыбный рынок столицы Биллингсгейт.

Александр в мартовских сумерках разглядел на берегу длинную фигуру старшего брата Джеймса. Захватив свой сундучок и пожав руку шкиперу, приятелю отца, Александр с борта прыгнул на скользкий от рыбной шелухи причал и, поскользнувшись, очутился в объятиях брата.

Было воскресенье… Над Лондоном стоял гул сотен, тысяч колоколов. А рынок, через который прошли братья, был безмолвен мертвым безмолвием лондонского воскресенья.

Добрых две мили было до переулка в Уайтчепеле, невдалеке от лондонского госпиталя. Джеймс, заканчивавший в клиниках госпиталя курс медицины, поселился в одном из старых, грязных домов, снизу доверху набитых студентами.

Джон Юм, эсквайр, член парламента, утром в понедельник в своей карете привез Александра в Индиа-хауз и представил мистеру Стенли Кларку, члену Совета директоров Ост-Индской комиссии.

Стенли Кларк, оглядев юношу с головы до ног, неопределенно хмыкнул, порылся среди бумаг на столе и, протягивая Александру плотный серый конверт, сказал:

— Вы зачислены в списки юнкеров в Бомбее, куда вам надлежит отправиться в июне сего года. Вам исполнится шестнадцать лет, — Кларк взглянул в другую бумагу, — шестнадцатого мая, не так ли?

— Да, сэр!

— Отлично, вы принесете присягу — здесь, у нас, в зале Совета… Сегодня пятнадцатое марта? Не так ли?

— Да, сэр!

— Отлично! Два месяца с вами будет заниматься профессор Джилхирст. Не так ли?

— Да, сэр, — машинально повторил Александр.

— Отлично! Итак, в этом конверте письмо к профессору Джилхирсту. Отправляйтесь к нему… Адрес указан на конверте, не так ли?

— Да, сэр!

— Отлично! Надеюсь, вы оправдаете ожидания Компании и Совета директоров!

Из мрачного кабинета, куда сквозь плотные шторы на окнах не проникало солнце, Александр вышел в залитую светом приемную. Зажмурив глаза от этого неожиданного перехода от полутьмы на яркое солнце, юноша сказал вполголоса:

— Мистер Юм, я не подведу вас!