Александр Дюма - Жорж

— Удивительно интересный мужчина, — обмолвился толстяк, глядя на незнакомца, проходившего в тот момент мимо него. — Если он останется на острове, матери и мужья должны приглядывать за своими дочерьми и женами.

— Смотрите', какая замечательная лошадь, — сказал его собеседник, поднося лорнет к глазам, — если не ошибаюсь, чистокровная арабская.

— Ты знаешь этого господина, Анри?

— Нет, отец, но если он пожелает продать свою лошадь, то на нее найдется покупатель, он заплатит тысячу пиастров.

— Купит ее Анри де Мальмеди, не так ли? — заметил отец, — ведь ты богат, можешь позволить себе такую роскошь.

Вероятно, вновь прибывший слышал, о чем говорили Анри с отцом, так как он обратил на них взгляд, исполненный презрения: казалось, он отлично знал, что это за люди.

Не отрывая от них глаз, он промолвил:

— Опять они! Всегда они!

— Что ему от нас надо? — спросил отец.

— Не знаю, — ответил Анри, — при первой встрече с ним, если он вновь злобно на нас посмотрит, я потребую объяснения.

— Чего ты от него требуешь, — приезжий человек, он не знает, кто мы такие.

— Ну что ж, тогда я объясню, кто мы, — пробормотал Анри.

Иностранец, презрительный взгляд которого вызвал столь угрожающее намерение, даже не обернулся и, нимало не беспокоясь о произведенном впечатлении, продолжал путь к крепостной стене. Когда он подошел к парку Компании , внимание его привлекла группа людей, собравшихся на мостике, который соединял парк с двором красивого дома. На середине мостика стояла очаровательная девушка лет пятнадцати или шестнадцати. Иностранец, человек, близкий к искусству, а следовательно, неравнодушный к прекрасному, остановился, чтобы вдоволь полюбоваться ею. Девушка стояла на пороге своего дома; очевидно, она принадлежала к одной из богатых семей острова; подле нее стояла гувернантка, по белокурым волосам и прозрачной коже в ней можно было признать англичанку. Здесь же был старый негр, готовый по первому знаку исполнить любое приказание девушки.

Перед девушкой стоял человек, у которого она хотела купить веер из слоновой кости — хрупкий, прозрачный, словно кружево. То был китаец в большой соломенной шляпе, из-под которой свешивалась длинная коса; он был одет в синие холщовые брюки и блузу из той же материи. У его ног лежал бамбуковый шест, на концах шеста были прикреплены корзины, наполненные мелкими безделушками, которые в колониях, да и во французских изысканных магазинах Альфонса Жиру и Сюсса, кружат голову девушкам, а иногда даже их матерям.

Как мы уже сказали, из сокровищ, разложенных на коврике у ее ног, прекрасная креолка обратила внимание на веер с изображениями домов, пагод, сказочных дворцов, собак, львов и фантастических птиц, а также людей и животных, которые могли существовать лишь в прихотливом воображении жителей Кантона и Пекина.

Она спросила о цене веера. Однако трудность заключалась в том, что китаец, высадившийся на острове всего несколько дней назад, не знал ни французского, ни английского, ни индийского языков, потому он ничего не ответил на заданный ему на этих трех языках вопрос. Обитатели берегов Желтой реки в Порт-Луи иначе не называли его, как Мико-Мико; только эти два слова он произносил, пробегая по улицам города с длинным бамбуком и корзинами то на одном, то на другом плече. По всей вероятности, эти слова означали:

«покупайте, покупайте». Общение Мико-Мико с его клиентами сводилось до сих пор к языку жестов и мимики. Вот и красивая девушка, которая не имела случая глубоко изучить язык аббата Эпе , не могла теперь объясниться с Мико-Мико.

В этот-то момент к ней приблизился чужеземец.

— Простите, мадемуазель, — сказал он, — видя, что вы в затруднительном положении, осмеливаюсь предложить вам свои услуги: соблаговолите воспользоваться мною как переводчиком?

— О, мсье, — ответила гувернантка, в то время как щеки девушки зарделись, — благодарю вас за любезное предложение; вот уже десять минут, как мадемуазель Сара и я упражняемся в филологии, но не можем заставить этого человека понять нас. Мы обращались к нему по-французски, по-английски, по-итальянски, но он не понимает ни одного из этих языков.

— Может быть, мсье знает какой-нибудь язык, на котором говорит этот человек, милая Анриет, — сказала девушка. — Мне так хочется купить этот веер, что, если бы мсье удалось узнать его цену, он оказал бы мне истинную услугу.

— Но вы же видите, что это невозможно, — возразила Анриет, — китаец не говорит ни на каком языке.

— Во всяком случае, он говорит на языке страны, где родился, — сказал иностранец.

— Да, но он родился в Китае, а кто же говорит по-китайски?

Незнакомец улыбнулся и, повернувшись к торговцу, обратился к нему на каком-то чужом языке.

Напрасно старались бы мы передать удивление, отразившееся на лице бедного Мико-Мико, когда слова родного языка зазвучали в его ушах, словно знакомый мотив. Он уронил веер, который держал в руках, и, бросившись к тому, кто говорил с ним, схватил его руку и поцеловал ее; потом, так как иностранец повторил вопрос, удивленный китаец ответил, назвав цену веера.

— Двадцать фунтов стерлингов, мадемуазель, — сообщил иностранец, повернувшись к девушке. — Это приблизительно девяносто пиастров.

— Сердечно благодарю вас, мсье, — ответила Сара, смутившись. Потом она обратилась к гувернантке:

— Не правда ли, как нам повезло, милая Анриет, что мсье говорит на китайском языке?

— Да, это удивительно.

— Все очень просто, мадам, — сказал иностранец по-английски. — Моя мать умерла, когда мне было три года, моя кормилица, бедная женщина с острова Формозы, служила у нас в доме. Ее язык был первым, на котором я начал лепетать, и хотя мне не часто приходилось на нем говорить, я, как видите, запомнил несколько слов — и всю жизнь не перестану радоваться этому, ведь благодаря этим нескольким словам я смог оказать вам столь малую услугу.

Потом, передав китайцу монету и сделав знак своему слуге следовать за ним, молодой человек ушел, непринужденно поклонившись Саре и Анриет.

Чужеземец пошел по улице Мока, но, пройдя с милю по дороге, ведущей в Пай, и приблизившись к подножию горы Открытия, внезапно остановился и устремил свой взгляд на скамейку, стоявшую у подножия горы. На скамье неподвижно, положив руки на колени и устремив глаза на море, сидел человек.

Чужеземец посмотрел на этого человека, словно сомневаясь в чем-то, но потом сомнение как будто рассеялось.

— Он, — прошептал незнакомец. — Боже! Как он изменился!

Затем, вновь посмотрев на старика с пристальным вниманием, молодой человек пошел по дороге, желая подойти к нему незамеченным. Это ему удалось, но он часто останавливался, и, прижав руку к груди, словно старался унять слишком сильное волнение.