Густав Эмар - Степные разбойники

— Сестра моя знает мое намерение? — перебила индианка свою собеседницу, и глаза ее при этом сверкнули, а по телу пробежала нервная дрожь.

— Ну, конечно, Боже мой! — ответила молодая девушка с улыбкой. — Единорог — великий воин, и сестра моя, без сомнения, спешит к нему?

— Нет, — ответила та. — Солнечный Луч намеревается отомстить.

— О, бедное дитя мое! — воскликнула донья Клара, обнимая молодую женщину. — Я знаю, от какой ужасной катастрофы тебя спас Валентин.

— Кутонепи — великий воин, Солнечный Луч любит его. Но Станапат — собака, сын волчицы.

Обе молодые женщины заплакали и стали обнимать и целовать друг друга. Индианка первая оправилась от душившего ее горя, энергичным движением вытерла слезы с покрасневших глаз и вырвалась из объятий своей подруги.

—Зачем плакать? — сказала она твердо. — Только трусы и слабые плачут и стонут! Индейские женщины не плачут, когда их оскорбят, они мстят! Сестра моя должна отпустить меня! Я ей больше ничем не могу быть полезна, другие обязанности ожидают меня.

— Иди же, бедная сестра, и поступай так, как тебе велит твое сердце. Я не имею права ни задерживать тебя, ни мешать тебе поступить по-своему.

— Спасибо, — сказала индианка, — сестра моя добра. Владыка Жизни не покинет ее.

— Разве ты не можешь довериться мне и сказать, что ты хочешь сделать?

— Я не могу этого.

— Скажи мне, по крайней мере, в какую сторону ты пойдешь?

Индеанка в ответ на это только головой покачала.

— Разве лист, сорванный ветром с кустарника, знает, в какую сторону понесет его ветер? Я — лист, сорванный ветром. Пусть сестра моя больше не спрашивает меня ни о чем.

— Если ты этого хочешь, я замолчу. Но прежде чем нам расстаться, позволь мне сделать тебе подарок, который напомнит обо мне, когда я буду далеко от тебя.

Услышав эти слова, Солнечный Луч очаровательным жестом положила руку на сердце.

— Сестра моя там! — взволнованно сказала она.

— Послушай, — начала снова молодая девушка, — сегодня ночью я подарила тебе браслет. Вот, возьми еще один. Эти украшения для меня лишние, и я буду счастлива, если они понравятся тебе.

Сказав это, донья Клара сняла с руки другой браслет и надела его на руку индианки.

Та не противилась этому, и когда браслет был надет, она поцеловала его несколько раз, затем подняла голову и протянула руку молодой мексиканке.

— Прощай, — сказала она ей растроганным голосом. — Пусть сестра моя просит своего Бога за меня — говорят, Он всемогущ, может быть, Он придет мне на помощь.

— Надейся, бедное дитя! — сказала донья Клара, обнимая молодую индианку.

Солнечный Луч печально покачала головой и, сделав своей подруге последний прощальный знак, бросилась, как испуганная лань, к двери и скрылась за ней.

После ухода Солнечного Луча донья Клара долгое время была погружена в задумчивость.

Туманные намеки индианки и ее смущение затронули в сильнейшей степени ее любопытство. Кроме того, интерес, который возбудила в ней эта странная дикарка, оказавшая ей такую большую услугу, невольно заставлял ее беспокоиться за нее: молодую девушку томило предчувствие, что Солнечный Луч покинула ее для того, чтобы исполнить один из тех смелых поступков, которые так свойственны индейцам и совершаются ими без всякой посторонней помощи.

Прошло несколько часов. Молодая девушка перебирала в памяти странные события, следовавшие одно за другим, которые привели ее в то место, где она находилась в настоящее время.

Вдруг слуха ее коснулся чей-то подавленный вздох. Она с Удивлением подняла голову. Какой-то человек в смиренной позе стоял перед ней, опершись об один из столбов хижины, устремив на нее глаза с загадочным выражением. Это был Шоу, сын Красного Кедра.

Донья Клара покраснела и в смущении опустила глаза. Шоу хранил глубокое молчание. Не спуская с нее глаз, опьяненный счастьем, он смотрел на нее.

Молодая девушка была одна в жалкой индейской хижине. Перед нею стоял человек, который уже несколько раз благородно рисковал жизнью ради нее, и это не могло не навеять на нее смутной тревоги. Ею овладело странное смущение, грудь ее стала учащенно подниматься, она не могла дать себе отчета в том невыразимо сладостном чувстве, которое по временам дрожью пробегало по ее телу. Взгляд ее, затуманенный негой против ее воли, как прикованный остановился на этом человеке, красивом как Адонис, с гордым взглядом, независимым характером, — человеке, который стоял теперь перед ней склонившись и которого одно недовольное движение ее бровей заставляло бледнеть, — его, это дикое дитя лесов, которое никогда ни признавало иного господина над собой, кроме собственной воли.

Хотя слово любовь было еще не знакомо молодой девушке, тем не менее с некоторых пор в душевном мире ее совершился переворот: она начинала понимать тот божественный союз двух душ, когда одна душа навеки сливается с другою в мыслях и чувствах, в радости и в горе. Одним словом, в ней просыпалась любовь!

— Чего хотите вы от меня, Шоу? — спросила она его робко.

— Я хочу сказать вам, сеньорита, — ответил тот резким тоном, но в котором, однако же, слышалась безграничная нежность, — что когда вам понадобится человек, который дал бы убить себя ради вас, вам не придется его искать, потому что я здесь.

— Благодарю вас, — сказала она, невольно улыбнувшись этому своеобразному признанию, а главное той манере, с которой оно было сделано, — но ведь здесь нам опасаться нечего.

— Может быть, — ответил он. — Но никто не знает, что случится с нами завтра.

Одно из женских свойств — любовь к укрощению диких зверей.

Женщина — существо впечатлительное, и любовь гнездится у нее скорее в голове, чем в сердце.

Любовь для женщины — или удовлетворение гордости, или борьба; так как она слаба от природы, то у нее всегда возникает стремление покорять других, а в особенности брать верх вначале — для того, чтобы позднее сделаться рабой того, кого она полюбит, после того как докажет ему свою силу, заставив его покорно лечь у ее ног.

Вследствие этого вечного закона контрастов, который управляет миром, женщина полюбит только такого человека, который тем или иным путем сумеет польстить ее гордости. По крайней мере, в прериях это именно так. Я вовсе не имею намерения говорить о прекрасных европейских женщинах, которые все — прелесть и очарование и которые, как ангелы, прикасаются к роду человеческому только кончиками своих маленьких крылышек, которыми они слегка касаются земли. Донья Клара была мексиканкой. Исключительное положение, которое она занимала среди индейцев, опасности, которым она подвергалась, скука, которая ее томила, — все это, вместе взятое, должно было расположить ее в пользу молодого человека, в котором она свойственным всем женщинам душевным чутьем увидела страстную любовь к ней. Она позволила себе ответить ему и поощрить его к дальнейшему разговору. Была ли это игра с ее стороны? Было ли это искренне? Никто не мог бы ответить на этот вопрос: сердце женщины — книга, в которой ни один мужчина еще не прочел по складам и одного слова.