Николай Харин - Снова три мушкетера

— В Лангедоке — чума, — с тонкой улыбкой произнес «серый кардинал».

— И вдобавок — Монморанси, — в тон ему отозвался «красный».

Они понимали друг друга с полуслова.

— Неужели мор не стихает?

— Эпидемия идет на убыль в одном месте, а усиливается в других.

— Ладно, отец Жозеф. Вы можете идти — мне просто приятно было провести с вами эти несколько минут. А я еще немного поработаю.

Оставшись в одиночестве, его высокопреосвященство потребовал всю накопившуюся корреспонденцию. Он бегло просматривал донесения губернаторов, чиновников, назначенных им в разные уголки страны, рапорты полицейских начальников о народном ропоте, раздававшемся то тут, то там вследствие непомерных налогов.

Губы его высокопреосвященства кривились в брезгливой усмешке, когда он читал все эти донесения.

— Ничего, — бормотал кардинал. — Это все аристократы. Они подбивают народ. Без их подстрекательских выходок крестьяне покорно тянули бы свой воз.

Неожиданно в голову пришло живое сравнение. Кардинал отложил в сторону бумаги и потянулся за пером. Строчки одна за другой ложились на белый лист. Они сохранились для потомков:

«Народ необходимо сдерживать нуждой. Его следует сравнить с мулом, который, привыкнув к тяжестям, портится от продолжительного отдыха сильнее, чем от работы…»

Повертев перо в руках, кардинал сделал приписку:

«Но подобно тому, как работа мула должна быть умеренна и нагрузка этого животного должна соразмеряться с его силой, то же должно быть соблюдено и относительно повинностей народа».

Ришелье отложил перо и снова принялся за чтение. Новости парижских нувеллистов, которые знают обо всем так же хорошо, как и его ангелы. Хотя как раз именно среди нувеллистов больше всего агентов кардинала. И это хорошо. Они процеживают сплетни и слухи сквозь сито здравого смысла, а оставшийся полезный осадок подают на его стол в свежем виде.

«Завтра его величество собирается на охоту на лис. Эти животные должны очень опасаться, так как у его величества твердая рука и на прошлой охоте он собственноручно застрелил пять волков».

Прочитав этот заголовок, кардинал усмехнулся. Всем, а уж сборщикам и поставщикам новостей и подавно, была известна страсть короля к охоте.

«Монахини монастыря урсулинок в Лудене оказались во власти ночных привидений после эпидемии чумы, унесшей четверть населения города».

Кардинал откинулся на спинку кресла. Инквизиция делает, что может. Она хватает подозрительных людей, отмеченных стигмами Дьявола: всех сухоруких, колченогих, косых, подверженных приступам падучей, передает их в руки судей, а после признаний в сговоре с Дьяволом публично сжигает на площадях городов, где мор уж слишком силен. Это успокаивает народ.

Ришелье вернулся к кипе бумаг. Последнее сообщение о чуме в Лудене напомнило ему другое, бегло просмотренное ранее. Он порылся в бумагах. Вот оно.

Глава овернской инквизиции сообщил, что ведьма Элина Маркос, гречанка, была схвачена в окрестностях Клермон-Феррана по многочисленным доносам горожан, изнемогающих от морового поветрия, одолевающего Клермон-Ферран уже долгое время. Ведьме был вынесен обвинительный приговор, но…

Здесь начиналось самое странное… Инквизитор писал далее, что упомянутой Элине Маркос удалось избежать костра, причем деятельное участие в ее освобождении принял некто д'Артаньян, назвавший себя лейтенантом королевских мушкетеров, что оказало свое действие на святых отцов и стражу, приведя их в растерянность. Воспользовавшись этой растерянностью, человек, назвавший себя д'Артаньяном, освободил ведьму от пут и скрылся вместе с нею в неизвестном направлении. Ришелье неожиданно понял, что поразило его в этом сообщении даже не имя д'Артаньяна, от которого снова было словно бы некуда деваться, хотя само присутствие гасконца на казни ведьмы в отдаленном Клермоне уже было достаточно странным.

Его высокопреосвященство находил еще более странным другое — ведьма была гречанкой, об этом прямо говорилось в донесении инквизиции. Гречанка в Оверни.

«Допустим, — сказал себе Ришелье, — это странно, но почему бы и нет?»

Что-то не давало ему покоя, какая-то странность была заключена в имени колдуньи.

Неожиданно кардинал понял.

Он вызвал секретаря. Тот, задремавший, поскольку время было уже позднее, немного промедлил и встретился со взглядом Ришелье, который не предвещал ничего хорошего.

— Разыщите-ка мне письмо настоятеля коллегии иезуитов Ла Флеш. Оно должно быть в моем архиве.

Ожидая возвращения секретаря, Ришелье не мог сдержать нетерпение. Усы его высокопреосвященства встали торчком, как уши охотничьей собаки, почуявшей крупную дичь.

«Неужели это та самая гречанка, за которой охотятся святые отцы? О, настоятель не пишет мне этого прямо, но весь тон письма изобличает его с головой. Им для чего-то позарез нужна эта Эвелина… Эмилия… имя похоже, очень похоже… какие-то старые счеты ордена, духовник императора Рудольфа. Но — неважно. Неужели гасконец увел дичь из-под воинства Иисусова? Немыслимо. Совпадение? Невероятно!»

В кабинет вошел секретарь.

Ришелье нетерпеливо выхватил из его рук письмо. Он пожирал глазами строчки.

— Так и есть, — пробормотал он наконец. — Элина Макропулос… совпадение исключено. Выходит, наш мушкетер хитрее ордена?! Тоже исключено. Да и зачем иезуитам сжигать на костре ту, в которой так заинтересован отец-настоятель знаменитой коллегии?.. Нет, тут игра похитрее, но неясно, какую роль играет в ней этот д'Артаньян. Д'Эрбле — несомненно. Неужели гасконец — тоже? Положительно я и шагу ступить не могу, чтобы не наткнуться на этого человека. Однако в качестве крайней меры я всегда могу прибегнуть к сильнодействующему средству.

С этими словами кардинал достал и разгладил на столе приказ короля об аресте и заключении в Бастилию господина лейтенанта королевских мушкетеров д'Артаньяна, на котором не хватало лишь одной малости.

Там не была проставлена дата.

В тот час, когда в Северной Европе мирные горожане, заперев двери на засовы и затворив окна ставнями, собираются в кругу семьи у домашнего очага или, помолившись, отходят ко сну, Венеция пробуждается.

Город этот, расположенный на рубеже Западной и Восточной Европы, торговая республика, находящаяся под покровительством Святого Марка, отличается от всех городов мира. Его невозможно спутать ни с каким другим.

Когда солнце, теряя силу и яркость, медленно опустилось за зубцы Тирольских Альп, а над песчаной полосой Лидо ди Палестрино, защищающей от моря порт Венеции и лагуны, уже обрисовалась бледная и особенно таинственная в здешнем воздухе луна, толпы народа устремились из своих жилищ на главные площади Венеции. Охваченные жаждой развлечений и приключений, которые сулил им очередной вечер и надвигающаяся ему на смену ночь, люди разных возрастов, степеней достатка и национальностей собирались веселиться, пить, фланировать в толпе в поисках призрачного счастья или хотя бы мимолетного удовольствия.