Николай Харин - Снова три мушкетера

— Теперь мы начинаем понимать ваш интерес к бывшему мушкетеру, мастер, — сказал ректор, переглянувшись с монахом.

— В нем заключена надежда ордена на получение состава «Золотого напитка». Мария Роган любит его. Пока любит… — проговорил испанец.

Дон Бонавентура снова прикрыл глаза веками.

— Я составил его генитуру, [50] Гороскоп - глухо сказал он. — Светила покровительствуют ему. Если он останется в лоне святого ордена — его ждет власть. Большая власть. Он может сделаться магистром… и даже… — испанец умолк и откинулся на спинку кресла.

Воспользовавшись этим обстоятельством, оба иезуита снова обменялись быстрыми взглядами.

— Но возможно ли физическое бессмертие в подлунном мире? — задал вопрос ректор. — Не окажется ли, что средство — всего лишь пресловутый «эликсир бодрости», дающий возможность ярко прожить сорок лет, а потом, растратив жизненные силы, разом угаснуть, как угасает пламя свечи на ветру?

— Вы задаете сложный и страшный вопрос. И понимаете сами, что всей правды не знает никто. Нет ответа. Но есть возможность постоянного обновления. Быть может, способность организма к обновлению всех органов и тканей под действием эликсира возрастает в десятки и сотни раз… Я хочу встретиться с ним, — устало закончил испанец.

— Когда вы желаете это сделать, сеньор?

— Завтра. Сейчас у меня нет больше сил.

— Позвольте мне проводить вас в приготовленные вам покои, где вы сможете восстановить их, — почтительно сказал настоятель, выходя первым, чтобы указывать магистру путь.

Возвратившись в келью, он застал ректора коллегиума в глубокой задумчивости.

— Знаете, о чем я сейчас думаю, святой отец? — спросил он.

— О чем же?

— О том, что завтра, во время беседы магистра с нашим воспитанником, которую он, несомненно, предпочтет провести без свидетелей, нам следует незримо присутствовать там, где она будет происходить.

Монах согласно кивнул:

— Что же, и в вашей коллегии, и в нашем монастыре многие стены имеют уши.

Дон Бонавентура выразил желание предварительно понаблюдать за Арамисом во время занятий в коллегии, так чтобы тот не знал об этом. Такая возможность была ему немедленно предоставлена.

В светлом, просторном зале воспитатель организовал диспут. Воспитанники должны были дискутировать на тему «Стать всем для всех, чтобы приобрести все». [51] Девиз Игнатия Лойолы — основателя ордена Иисуса. Арамис, отличавшийся в диспутах, сидел вместе с еще несколькими наиболее преуспевающими воспитанниками на почетном месте. Он носил звание декуриона.

Когда дискуссия приняла оживленный характер, Арамис попросил слова.

— Многие, к сожалению, считают, что слова о приобретении всего распространяются лишь на материальные предметы и власть. И что лишь потом, как следствие материального достатка, богатства и власти, приходит то главное, ради чего, по моему скромному разумению, солдаты Божьи и призваны в этот мир.

Мне же кажется, что, становясь всем для всех, член Общества Иисуса прежде всего приобретает огромный опыт, в том числе и опыт мирской жизни, которая, как известно, полна искушений и греха. Но, не приобретя этого опыта, как можно надеяться во всеоружии встретить лицом к лицу князя мира, под коим мы разумеем Сатану, и победить его с Божьей помощью? И через этот опыт, через ловушки и искусы мы стяжаем Дух Святой; Господь вразумляет нас, и тогда воинство Христово непобедимо шествует по городам и странам во славу Всевышнего.

Арамис сделал сдержанный жест в сторону «адской лестницы», где сидели отстающие воспитанники, носившие прозвища «дурацких колпаков» и «ослиных ушей».

— Многие из нас слишком просто понимают тезис о том, что все дозволено, лишь бы это сопровождалось мысленным изъятием. Да, сказано, что грех не будет грехом, если вы сопроводите свершение его мысленным изъятием, и это так в действительности. Однако важно не это; я имею в виду не то, что мысленное изъятие применено вами. Важно, чтобы в нас не было сознательного устремления ко злу — тогда и дело не может быть греховным.

В самом деле — нами убит убийца, человек низкий, подлый и греховный. Мы убили его, но это — доброе дело, так как не ради убийства и наслаждения убийством мы совершили это, а ради избавления окружающих от негодяя, очищения мира от скверны. Мы лишь воздали ему по заслугам. Если же мы, перед тем как избавить мир от преступника, помолились, обратившись к Богу в искреннем порыве душевном, то уж такое деяние и подавно не является грехом, а воистину Божьим возмездием. Мы — лишь орудие Господа.

Итак — важно не деяние, а состояние духа, в котором оно совершено нами, и цель, преследуемая нами. Цель у нас одна, выше ее нет и быть не может — «К вящей славе Божьей». А кому дозволена цель, тому дозволены средства.

— Что же, — одобрительно заключил воспитатель. — Шевалье д'Эрбле, начав одним девизом ордена, закончил другим. И это лишь подтверждает правильность хода его мыслей и стройность аргументов. Полагаю, добавить к сказанному нечего. Сделаем небольшой перерыв. Напоминаю, что воспитанникам вменяется в обязанность говорить между собой во время него только по-латыни.

Во время диспута дон Бонавентура испытующим взором всматривался в черты Арамиса.

Их провели в одно из лучших помещений коллегии, где Арамис был представлен магистру. Испанец снова долго и молча рассматривал молодого человека, а затем властно проговорил:

— Оставьте нас одних, сеньоры.

Оставшись с Арамисом с глазу на глаз, магистр спросил:

— Вас зовут д'Эрбле, не так ли?

— Таково мое имя…

— Сеньор, — подсказал Бонавентура, видя, что Арамис ждет его, просто, сеньор. Ваши наставники лестно отозвались о вас, и это привлекло, заинтересовало меня.

Арамис почтительно поклонился.

— Это правда, что вы служили в роте королевских мушкетеров?

— Это правда, сеньор.

— Ну, что же. Святой основатель нашего ордена также носил офицерский мундир, — многозначительно проговорил испанец.

При этих словах магистра Арамис слегка вздрогнул. Его глаза зажглись на мгновение, но тут же молодой человек овладел собой. Это не укрылось от дона Бонавентуры.

«Он, конечно же, честолюбив», — решил иезуит.

— Вы удостаиваете меня слишком большой и незаслуженной чести, сеньор, сравнивая меня, хотя бы и невзначай, со святым Иньиго.

— Иньиго Лопес де Рекальдо-и-Лойола не был святым с рождения, раздельно проговорил испанец, пристально глядя в лицо Арамису. — Он бежал в Наварру, чтобы ускользнуть от рук испанского коррехидора, имевшего основания преследовать его. Он был посажен в Памплоне в тюрьму епископского дворца и рад был бы назваться клириком, чтобы предстать перед более снисходительным церковным трибуналом. К несчастью для Иньиго Лойолы, коррехидор провинции Гипускоп мог доказать, что обвиняемый вел совершенно недуховную жизнь… И тот был передан светскому трибуналу. Видите, господин д'Эрбле — дон Игнатий не был в то время святым.