Николай Харин - Снова три мушкетера

— Я говорю об этом мушкетере… — досадливо морщась, продолжал кардинал, разыгрывая забывчивость.

Рошфор понял, что первый шаг придется сделать ему.

— Самый знаменитый гасконец среди мушкетеров — это их лейтенант, господин д'Артаньян, исключая, конечно, господина де Тревиля.

— Ах да! Спасибо, что напомнили, Рошфор. Это имя совсем вылетело у меня из головы. Поговаривают, что вы снова взялись за старое. Ведь я помирил вас, Рошфор?!

— В лагере под Ла-Рошелью. Я отлично помню это, ваше высокопреосвященство.

— И что же? С тех пор вы ладите?

Рошфор молчал, не зная, что отвечать.

— Что же вы молчите, Рошфор?

— Нельзя сказать, ваше высокопреосвященство, что наши отношения хорошие, они — никакие. Мы избегаем встреч.

— Однако встречались же вы с тех пор?

— Боюсь, что не припомню точно, ваше высокопреосвященство.

— Что за вздор! По крайней мере дважды. Так ведь?

Кавалер молча кивнул.

— Простая логика. Первый раз для того, чтобы повздорить и условиться о месте и времени дуэли, а второй раз для самое дуэли, а следовательно, для того, чтобы нарушить эдикты.

Секретарь постарался незаметно покинуть палату кардинала, но Ришелье остановил его властным жестом.

— …Гвардейцы роты господина Дюалье — шевалье де Юмбер, шевалье Фужерон и суб-лейтенант Бонфийон, — бесстрастно продолжил Ришелье, принудив секретаря снова взяться за перо.

— Отвечайте: так или нет, сударь? — обернулся к Рошфору кардинал.

— Вы прекрасно осведомлены, ваше высокопреосвященство, — мрачно отвечал Рошфор.

— Отлично, сударь. Значит, вы признаете, что вместе с господином д'Артаньяном нарушили указ о запрете дуэлей?

— К несчастью, это так.

— А в итоге?

— Я был ранен в руку, но не слишком серьезно.

— Так, что не отказались бы продолжить снова, чтобы рассчитаться за первую неудачу с лейтенантом мушкетеров?

— Ваше высокопреосвященство вынуждаете меня…

— Ну же, Рошфор?

— Мне приходится свидетельствовать против самого себя. Я дворянин, и наш спор с господином д'Артаньяном не закончен.

— Теперь вы высказались достаточно определенно, Рошфор.

Кардинал склонил голову набок.

— Можете идти, сегодня вы мне больше не понадобитесь, — сказал он секретарю. — И когда же вы… э… нарушили эдикты вместе с господином д'Артаньяном?

— Это случилось незадолго до того, как лейтенант получил отпуск, ваше высокопреосвященство.

— Вот как! А вам известно, что через несколько дней по возвращении из отпуска лейтенант был тяжело ранен? На него напали всемером.

— Да, ваше высокопреосвященство. Об этом говорили.

— Вот именно! Говорили, — нахмурился кардинал, вспомнив неприятную беседу с королем. — Я хочу, Рошфор, чтобы вы ответили мне — нет ли здесь связи?

— Ваше высокопреосвященство! Как вы можете так говорить?!

— Важно, как я думаю, Рошфор.

— В таком случае — как вы можете полагать…

— Успокойтесь, любезный, я вам верю. Но во всей этой истории мне не ясна одна вещь.

Рошфор хранил молчание, понимая, что его высокопоставленный собеседник и не ждет никаких вопросов.

— Мне необходимо узнать точно, где был гасконец во время своего отсутствия в Париже. Это во-первых. И виделся ли он перед отъездом с небезызвестным вам Арамисом. Это во-вторых. Молчите, сударь, сейчас говорю я. Есть люди, которые уже занялись этим вопросом, и, признаюсь, он меня занимает в большей степени, чем пьемонтцы, с которыми покончено и дорога в Ломбардию нам открыта, и почти в такой же степени, как испанцы, которых еще предстоит выкурить из Монферра и заставить снять осаду Казале. Я хочу, чтобы вы, Рошфор, приняли участие в выяснении обстоятельств этого дела. Можете привлечь графа де Варда — он, кажется, не имеет причин питать нежные чувства к нашему гасконцу. Вдобавок он ваш родственник. Необходимо выяснить, не путешествовал ли д'Артаньян в Тур по заданию своего друга или тех, кто за ним стоит. Также надо точно установить — видел ли он там известную особу, которая, без сомнения, предпочла бы сейчас находиться в Париже, ближе к своей царственной подруге.

Рошфор молча поклонился.

Как известно, между наступательным и оборонительным периодами войны существует глубокая разница. Ничто так не поднимает боевой дух солдат, как вид отступающего противника — его расстроенных рядов, готовых обратиться в бегство. Ощущение своего превосходства удваивает силы, и усталость уходит. Зимний ветер задувает уже не так свирепо, кровь быстрее бежит по жилам, и королевские штандарты горделиво реют над головами бодро продвигающегося вперед войска.

Напротив, отступающие угрюмы и молчаливы, в рядах пехоты не слышно веселых возгласов и просто громких голосов, подобных тем, что доносятся из стана победителей. На походных фурах и повозках стонут раненые, и не для всех хватает там места. Кавалерия рассыпалась по окрестным селениям и городкам, используя свое преимущество и не желая подвергаться опасности, и теперь рыщет по округе в поисках фуража для лошадей, попутно грабя мирных жителей, готовых считать, что военные действия немногим лучше эпидемии чумы.

Если все то, что мы здесь сказали о наступающем войске, с полным правом можно было отнести к французам, то последующие строки уместно употребить, описывая состояние испанского войска.

Испанцы отходили, стягивая свои силы в кулак. Их разрозненные отряды пока не в состоянии были сопротивляться стремительно приближавшимся королевским войскам.

Д'Артаньян догонял армию. Выехав на Дижон, он миновал Труа и, двигаясь вдоль берега Сены, проехал Шатильон-сюр-Сен. В Дижоне он сделал короткую передышку. Немного отдохнув, д'Артаньян двинулся на юго-запад, борясь с искушением повернуть на Клермон-Ферран.

Однако долг воина призывал его туда, где грохотали пушки, и наш герой отправился в Пьемонт, с каждым днем приближаясь к театру военных действий.

Характер и продолжительность войны в описываемую нами эпоху зависели не столько от планов и военных талантов полководцев противных армий, сколько от организации военного дела и самого войска. Почти повсеместно господствовало наемничество. Если в те времена нужно было собрать войско, то военачальник вручал известному числу полковников патент для вербовки солдат в ряды их полков или все дело передавал одному предприимчивому человеку — «главному полководцу», который опять-таки рассылал от имени военачальника полковникам их патенты.

Что касается издержек, то за них отвечал сам военачальник, а также главнокомандующий со своими полковниками, причем задаток и жалование они платили из своих средств. Оружие и платье солдат покупал сам, вследствие чего нельзя было ожидать также и настоящей экипировки и единообразного обмундирования. Читатель помнит, наверное, те затруднения, связанные с приобретением экипировки, которые испытывали четверо главных героев нашего повествования, отправляясь в поход на Ла-Рошель, а ведь они принадлежали к наиболее привилегированному полку королевской армии.