Сергей Булыга - Шпоры на босу ногу

Солдаты посмотрели туда, куда он им указывал, и увидели…

Несколько так называемых надворных построек. Или, попросту, сараев. Гаспар поморщился. Хосе только головой покачал. Франц хмыкнул. А Чико…

Глянул на Мадам…

И как-то слишком беспечно, даже почти радостно сказал:

– А что?! А мы не неженки! И там нас, между прочим, никакие партизаны искать не догадаются!

И Чико сошел с лошади, повел ее вслед за собой, мимо застывшего Хосе, к этим сараям. А там, распахнув первую попавшуюся дверь, он с деловым видом осмотрел открывшуюся ему непроглядную тьму, шумно принюхался… и довольно-таки бодро сказал:

– А вот и хлев. Тепло! И, главное, всем места хватит. Прошу вас, господа, располагаемся!

Отряд въехал во двор. Солдаты быстро спешились и вместе со своими лошадьми скрылись в хлеву. А вот уже сержант увидел, что они там высекают огонь. Значит, подумал сержант, там все в порядке. И точно:

– Сержант! И вы, Мадам! Прошу! – раздался голос Чико.

– Сейчас, сейчас! – откликнулся сержант, уже стоявший на земле. И, помогая Мадам сойти с лошади, вполголоса сказал: – Это, конечно, шутка. Но и в то же время я не знаю, как тут и быть. Они там в доме, закрылись. Но я уверен, что ради вас они бы сделали исключение.

– Ради меня? – удивилась Мадам. – Почему?

– Да потому что вы местная уроженка, Мадам.

– Кто вам такое сказал?!

Сержант молчал. К ним подошел Гаспар. Сержант передал ему поводья лошадей – своей и Мадам – и сказал:

– Располагайтесь, я немного задержусь. Я хлопочу о ночлеге для дамы.

Гаспар кивнул. Сержант еще немного помолчал, дождался, пока услужливый кучер скроется в хлеву и закроет за собой дверь, и только после этого продолжил:

– Поймите меня правильно, Мадам…

И в это время из дома раздался приглушенный стон! Сержант насторожился. Стон повторился. Сержант медленно потянулся за саблей… Однако Мадам приложила палец к губам, крадучись подошла к двери, прислушалась… потом негромко произнесла что-то на местном наречии…

Дверь приоткрылась…

Сержант в один прыжок оказался рядом с Мадам, рванул дверь в сторону…

И увидел перед собой маленькую перепуганную старуху в темном платке. Старуха, пятясь в черные сени, перекрестилась и испытующе посмотрела на сержанта, потом на Мадам.

Вновь послышался стон – долгий, протяжный. Мадам улыбнулась и что-то сказала. Старуха вначале с удивлением посмотрела на Мадам, на ее богатую шубу, и лишь потом уже нехотя ответила. Мадам спросила еще раз – настойчивей и многословней – и на сей раз старуха ответила ей уже безо всякой заминки и куда как пространнее…

Стон повторился!

– Там кто-то умирает? – спросил сержант.

– Н-нет, совсем наоборот, – смущенно ответила Мадам. – Подождите меня во дворе.

Старуха и Мадам скрылись в доме. Сержант осторожно прикрыл за ними дверь и осмотрелся.

Ветер утих, метель успокоилась, и на небе показалась ущербная луна. Из хлева выглянул Чико, сержант махнул ему рукой – мол, все в порядке – и Чико сразу исчез. И это правильно, подумал сержант, пускай они уже ложатся, отдыхают, потому что день сегодня выдался очень нелегкий… Потом сержант попытался еще хоть о чем-нибудь связно подумать, но у него ничего не получилось. Тогда он развернулся…

И увидел в глубине двора, на пороге еще одного дома, босоногого мальчишку лет десяти. В руках у мальчишки с негромким треском горела лучина. Сержант улыбнулся ему, однако мальчишка никак на это не ответил – он, наверное, совсем недавно проснулся от поднятого во дворе шума и вышел посмотреть, что же случилось, а вот теперь никак не мог взять в толк, во сне все это или наяву. Сержант развел руками, улыбнулся еще приветливей… А мальчик окончательно проснулся, нахмурился и ушел в дом.

Но ведь дверь оставалась открытой! Потому сержант, недолго думая, вошел в тот дом.

В том – втором – доме было сумрачно и тихо; догоравший смоляк едва освещал голый, тщательно выскобленный стол и стоявшие вокруг него лавки. А в углу, под закопченной божницей, сидел все тот же мальчик и настороженно смотрел на сержанта. Сержант, переступив через порог, снял кивер, слегка поклонился иконам и снова вопросительно посмотрел на мальчика. Мальчик важно шмыгнул носом и поставил локти на стол. Тогда сержант осторожно прикрыл за собой дверь и сказал:

– Добрый вечер.

Ответа не было. И это правильно! Ведь если ты хочешь понравиться детям, так сделай им какой-нибудь подарок – орехи, миндаль, горсть сушеного винограда. Сержант, задумавшись, сделал еще один шаг вперед, похлопал себя по груди – так, будто у него за пазухой и впрямь был спрятан рождественский подарок… Но только брякнула медаль! Сержант виновато глянул на мальчика…

А у того в руке уже был нож – широкий и длинный, должно быть, для хлеба… и для незваных гостей! Но сержант все равно улыбнулся и, больше уже не думая про нож, смело пошел к столу, снимая на ходу медаль.

Мальчик проворно соскочил с лавки и поднял нож! Но:

– Посмотри! – как ни в чем ни бывало сказал сержант и протянул ему медаль. – Это редкая вещь, но я дарю ее тебе, потому что ты славный мальчик.

Но тот не шелохнулся – не поверил. Тогда сержант осторожно положил медаль на край стола, поближе к мальчику. Медаль была большая и блестящая, с красивым ярким бантом… И мальчик успокоился – сел к столу и принялся рассматривать подарок.

Сержант же скромно сел напротив. Сержанту было хорошо и даже, как это ни странно, он совсем забыл про голод. Мало того! Да, подумал сержант, он подарил чужому мальчику медаль – и что в этом такого? Это же его медаль, он честно заслужил ее и теперь может делать с ней все, что пожелает – таков закон войны. Вот, скажем, маршал, тот может делать со своими солдатами все…

Но когда мальчик решил узнать, что же скрыто в середине и принялся царапать боевую награду тупым зазубренным ножом, сержант слегка поморщился и отвернулся… Но это было все, что он себе позволил, потому что дар – он на то и дар, дары не отнимаются. Вот так-то вот! Сержант украдкой вздохнул, расстегнул ворот мундира, потом опять глянул на мальчика, хотел было что-нибудь сказать, то есть начать разговор… Но мальчик опять насупился, и сержант ничего не сказал. Потому что, подумал он, нужно говорить только тогда, когда тебя хотят услышать. Или когда ты уже сам ну просто не можешь молчать!

Итак, сержант молчал. Сидел, совсем забыв про голод…

И вообще забыв обо всем на свете! И вообще, как будто света не было! И самого сержанта тоже! Вот до чего он был тогда уставший – ну просто смертельно!

И его солдаты тогда тоже очень сильно устали. Но им об этом думать было некогда. Потому что едва только они вошли в хлев и разместились, развели огонь…