Андрей Орлов - Харбинский экспресс-2. Интервенция

Но Грач вспомнил, что вечером еще идти в присутствие, и, вздохнув, отказался от этой мысли.

Что там еще наболтал Чен?

Говорил он о неком японском отряде, который будто бы еще со времен войны ищет в маньчжурских лесах какое-то снадобье для своего императора. Упомянув об этих японцах, Чен прямо позеленел – вот до чего испугался. Грач-то сперва решил, что Чен слишком наглотался дыма. Но потом понял: не в том дело. Похоже, китаец говорил правду. Или, во всяком случае, верил в то, что сказанное – правда и есть. Надо заметить, про этих японцев он рассказывал толково, с подробностями. Грач был допросчиком опытным и потому теперь ясно видел: с ходу такую историю ни за что не выдумаешь. Значит, и впрямь где-то слышал толстый китаец о таинственном японском отряде.

По его словам, это были настоящие черти: стригли головы людям направо-налево. Кажется, у них даже и прозвище было такое среди местных-то – «стригуны». Японцы приходили в деревню, собирали людей, пытали. В смысле – спрашивали, не здесь ли укрыто чудесное снадобье. А после уходили, никогда не оставляя свидетелей.

Так говорил Чен. Что с него взять? И ведь не возьмет в голову мысль: если не оставляли свидетелей, то откуда ж теперь про эти дела сам Чен знает?

Грач саркастически его об этом спросил, но китайца сей вопрос оставил вполне равнодушным. Он только пожал плечами. Дескать, какое это имеет значение? И пошел чесать дальше.

Сказал: по слухам, появился недавно в Харбине один из этих, из «стригунов». Маленький, почти карлик. И очень опасный. У него есть хозяин – японский офицер. Но офицера не видели. А может, и не узнали. Наверное, он тоже здесь, только сильно изменил внешность. Что ему тут надо – неясно. Но, верно, не рис сажать и не лес торговать приехал. Такой человек коли прибыл – знать, затевает что-то недоброе.

Выболтав это, Чен принялся умолять никому не открывать его имени. И притом прямо трясся от страха. Это было забавно.

Причина необычной словоохотливости содержателя опийного притона была понятна. Более того, имела под собой весьма веские основания. В другой бы ситуации Чен просто отказался беседовать или соврал что-нибудь – вот как прежде с поваром.

Но сейчас было иное дело.

Потому что Грач повел допрос по всей науке и начал как раз с того злополучного для себя эпизода:

– Ты для чего меня надул с этим поваром? – спросил он. – Для чего сказал, будто повар знает, где скрывается некий Ли Мин, беглый служитель из погорелого «Метрополя»?!

– Я думал так: мой повар живет очень долго и знает очень много разных вещей. А если так, почему б ему не знать еще и про Ли Мина?

– Смеешься, – зловеще заключил Грач. – Ты, верно, думаешь, что глупый русский медведь ничего тебе сделать не сможет. Разве что выбьет пару зубов – так то не беда, вставишь себе другие, из золота. Но, друг мой, скажу тебе как на духу: ты ошибаешься. И знаешь в чем?

Китаец, натурально, не знал.

– Ты поставил меня в глупое положение перед начальником, – сказал Грач. – И мой начальник надо мной очень смеялся. И мои подчиненные – тоже. (Тут Грач немного преувеличил – не было у него подчиненных. Да и Карвасаров совсем не насмешничал.) – Так что, Чен, я нынче потерял лицо. И это произошло по твоей милости.

Чен похлопал глазами – видно, не сразу понял, что значит: «по милости». А когда уразумел, принялся зеленеть на глазах. Сообразил, что к чему: и домик уединенный, и зверского вида агенты, и река поблизости – будет куда труп кинуть.

Вот тут его и кинуло в откровенность.

Много чего рассказал толстый китаец в этот час с лишком. Но, увы, ничего такого, что могло помочь следствию, Грач не услышал.

Мало-помалу он стал терять интерес. Чен это мигом определил и вновь испугался:

– Госоподин мне не верит?

– Нет. Глупости все. Ваши китайские бредни. Снадобье какое-то выдумал. Мне это без надобности. Отвечай: где Ли Мин? Последний раз спрашиваю!

– А вот и не глупости! – закричал Чен. – Есть один белый человек, русский доктор. Он тоже ищет тот корень. Тоже ходит по деревням и собирает рецепты. Только никого не убивает.

Хотел Грач отвесить ему затрещину (потому что сколько же можно сказки-то слушать?), да вдруг вспомнил бабий рассказ, подслушанный им утром на берегу.

Что они там болтали? Про мандрагору, шишкарник, волшебный корень, который будто дает лечебную силу и даже счастье притягивает. Это все чушь, разумеется. Но еще там толковали про некого доктора, промышляющего абортами (само собой, запрещенными). И доктор тот якобы тоже этим корнем интересовался. Впрочем, не бабы – а стражник об этом рассказывал.

Так, стоп. Что получается?

В один день от совершенно разных источников становится известно о каком-то лекаре, промышляющем в районе Пристани. Помимо своего противузаконного ремесла он занят также и поисками чудо-травы. Это с одной стороны.

Далее, где-то в городе скрываются двое японцев (это как минимум), в прошлом также имевших отношение к этому самому корню. Или траве, или черт-его-знает-чему.

Любопытное совпаденьице.

Но Грач в совпадения вовсе не верил. Множество раз убеждался, что все меж собою взаимосвязано. Надо только эту связь обнаружить, и тогда ох какие интересные вещи явятся перед взором!

Хорошо, сказал сам себе Грач. Допустим, что это – правда. Хотя бы даже наполовину. Что получается?

Да очень просто, ответил он сам себе. Если только на самом деле есть этот корень, и сила его такова, как о том говорит Чен, – то за него не то что паршивый «Метрополь» – пол-Харбина, не моргнув, вырежут.

Да, это мотив. Только вот беда: к полковнику с такой версией соваться не стоит.

Долго еще сидел перед окном Грач, обдумывая свою догадку. Каким бы невероятным ни казался сей корень, не будем его отметать сразу. Допустим, он существует – что тогда вырисовывается?

Ответ такой: вырисовывается какая-никакая картина. Далеко не полная и не ясная, однако по ней можно работать.

Только кому?

Ох, вот это вопрос! Работать-то предстоит судебному следователю. А Грач останется сбоку припека. В столь многообещающем деле!

«Не слишком ли жирно, господа? – спросил он, неизвестно к кому обращаясь. – Не слишком ли жирно?»

В этом момент в дверь постучали. Створка приоткрылась, и проклюнулась усатая физиономия одного из агентов:

– Седьмой час уже. Велели напомнить, чтоб ехать в присутствие.

Грач встрепенулся:

– Верно. Давайте, ребятки.

– А с этим что? – спросил агент и показал себе под ноги.

(После допроса толстый Чен был связан и препровожден в погреб, где и дожидался теперь своей участи.)

– Выпусти, – сказал Грач. – Пускай. Он нам теперь без надобности.

Канцелярской работы обыкновенно чураются. Мало кто любит ее, писанину-то. И почему, спрашивается? Что до Грача, так ему сочинение служебных бумаг никогда не было в тягость. Сидишь себе, царапаешь перышком. И ногам отдых, и для мыслей полезно: выводишь аккуратненько строчки, одну за другой, а с ними вместе и картинка-то в голове складывается яснее.