Эдуард Маципуло - Обогнувшие Ливию

— Ты велик, Астарт, ибо мечен самим богом!

— Тот пропойца тоже велик?

Ларит с тревогой вглядывалась в хмурое лицо.

— Завтра праздник во всем Саисе в честь Эшмуна Карфагенского. Фараон, да продлят боги его век, решил порадовать гостя публичной казнью.

— Кого казнят? — спросил Эред.

— Грабителя пирамиды, — Ахтой поднял глаза к потолку, — и как небо терпит, ведь обесчестили гробницу великого Джосера.

Астарт чуть не уронил лепешку в соус.

— Обесчестить святыню! — продолжал негодуя, Ахтой. — Ведь она — святыня вдвойне: в ней бог, и она сделана богом!

…Еще одна казнь. Астарт стоял в толпе, смотрел на эшафот и рассеянно ловил обрывки фраз.

— Почему один кол? Грабителей же двое…

— Один сознался, ему отрубят голову.

— Повезло негодяю!

— Другой отпирался, покорчится теперь на колу. Темнокожие палачи в набедренных повязках цвета лепестков лотоса выволокли на возвышение окровавленных преступников, и Астарт с удивлением узнал в них крестьян, ограбивших его.

Палачи, не мешкая, насадили высокого злобного старика на кол. Женщины заткнули уши, чтобы не слышать ужасного крика.

— Как же их поймали? — спросил Астарт стоящих впереди.

Оказалось, что в первой же корчме, где они оставили дорогой перстень в уплату за пиво, их связали: корчмарь увидел на печатке царский овал и понял, что дело нечистое.

Одутловатый крестьянин стоял на коленях, привязанный за бороду к ноге палача. Неожиданно на эшафот поднялся Новый Эшмун! Все были наслышаны о его зловещем даре и затаили дыхание.

Палач поднял меч. Крестьянин весь напрягся в ожидании удара. Тысячи глаз засветились азартом, трепетно боясь пропустить тот миг, когда голова отделяется от шеи. Но Эшмун Карфагенский остановил властным жестом руку палача, готовую опуститься. И ударил толстым пальцем по вытянутой шее приговоренного.

Преступник обмяк, подломившись в поясе. Палач отвязал его бороду от ноги и испуганно попятился: преступник был мертв.

Астарт долго сидел на берегу Нила, не замечая палящего зноя и ветра. И губы его шептали молитву отвергнутому Мелькарту. Глубокое раскаяние терзало душу кормчего. Мыслимо ли в одиночку справиться с бездной? На что опереться, если нет веры? Человек велик и слаб, могуч и ничтожен, ничтожен, потеряв опору. Астарт сдался. Ему грезились обломки Мелькарта, и он страдал, казнил себя поздними раскаяниями. Вернувшись в дом, он застал только Эреда с малышом. — Где Ларит? — закричал он так, что Эред перепугался. — На празднике… Там пляски жриц карфагенских, старшина квартала прислал за ней, чтобы…

Астарт бросился на площадь. Сегодня здесь собрались хананеи со всей Дельты. Большие деревянные и тростниковые щиты предохраняли от ветра, поэтому вовсю пылали факелы и курился фимиам. Музыкантши в счастливой истоме валялись на циновках среди своих инструментов.

— Астарт! — окликнул его знакомый кормчий. — Твоя Ларит… Куда пунийцам до финикиянок! Так танцевать!..

Хор купцов готовился к выступлению, и многие пробовали голоса. Публика изнемогала в ожидании дальнейших зрелищ..

Астарт увидел Ларит. Она стояла в окружении полуголых жриц, и Эшмун Карфагенский говорил ей что-то из своей ложи.

Астарт хотел схватить Ларит за руку, утащить подальше от толпы, богов, жрецов. Но он увидел несчастное лицо женщины, ее глаза, полные слез и немой мольбы. Она смотрела на Эшмуна.

— …И муж твой не в силах приковать тебя к очагу, ибо он прах и тлен, ползающий и временно живущий. Ты же жрица. В тебе — искра Великой Матери. Вернись в храм, несчастная, от судьбы не уйдешь.

Первый утренний восход Песьей звезды возвестил о разливе Нила. Египет праздновал свой Новый год. С севера потянуло влажной прохладой. Скоро этот слабый ветерок превратится в свирепый северный ураган, который сдует пыль со всего Египта, унесет зной, возродит к жизни долину и оазисы.

Короткий период перед бурей спешили использовать купцы и мореходы. Гавани вновь ожили, караваны судов потянулись в море.

Грузовые парусники финикиян, развозившие иберийский металл по всему Средиземноморью, были известны миру под названием «бронзовых извозчиков». На первом же «извозчике», отчалившем от саисской пристани, Астарт и его друзья покинули Египет — Страну Большого Хапи.

Среди пассажиров — пунийцев, финикиян, египтян — особенно выделялся холеный, пропахший благовониями жрец-карфагенянин. Жрец был высокомерно вежлив со всеми, часто и снисходительно улыбался. Его сопровождало много рабов, перед ним заискивал кормчий судна, бородатый сидонянин с тяжелой серьгой в ухе. За ним всюду следовал по пятам нагловатый, бойкий пуниец в роскошном чиновничьем парике, всем видом своим выражая готовность выполнить любое его желание. Астарту вспомнилось, что видел этого жреца в свите Эшмуна Карфагенского.

Судно было старое, украшенное многочисленными заплатами, как бывалый воин шрамами. Но парус был без единого шва, а в трюмах — ни единой течи, что говорило о высоком классе кормчего, владевшего судном. Правда, мачта состарилась раньше судна, и ее давно нужно было сменить. Но Астарт понимал кормчего: дом с новой трубой — это другой дом, «извозчик» с новой мачтой — это совершенно другой «извозчик». Не лучше ли оставить все, как есть, а чтобы не грянула беда — не скупиться на жертвы богам. Может быть, поэтому возле мачты был намертво укреплен грубый каменный жертвенник? В глубокой его чаше, закопченной, как днище медного казана, были аккуратно сложены кипарисовые поленья и лежал запечатанный сосуд с маслом или нефтью.

При виде жертвенника испытывал смутную тревогу не только Астарт, но и Ларит, и Эред. Ахтой же, сама невозмутимость, будто не догадывался о назначении камня. Астарт хотел ему намекнуть, мол, зная своих хананеев-единоверцев, он мог точно сказать, кого зажарят на жертвеннике в случае необходимости — катастрофы. Но раздумал: Ахтой и без того страдал от морской качки. Правда, хворь его довольно быстро прошла. Он вывернул все из своих внутренностей за борт и, умывшись морской водой, украдкой поплевал вокруг себя что-то бормоча при этом.

«Вот хитрец! — неприятно удивился Астарт, распознав в его ужимках самую настоящую египетскую магию. — Да он же трусит! Не тень ли Ваала хочет отпугнуть своей слюной?»

Он был прав. Ахтой очень надеялся на магическую силу своей слюны, чтобы оградить себя от свирепого бога хананеев. Жертвенник не давал ему покоя.

В первый же день плавания жрец пустился в путешествие по кораблю и натолкнулся на Ларит, кормящую грудью ребенка.

— О небо! Да это сама Исида с младенцем Гором! Женщина, не ты ли танцевала на празднике в честь Эшмуна Карфагенского?