Эдуард Маципуло - Обогнувшие Ливию

Ораз не двигаясь смотрел на серую, обмусоленную кость. Острый конец ее показывал приблизительно на юг.

— Назад… — прошептал жрец, и вдруг голос его окреп, — благодарю тебя, Ваал! Воздадим жертву и повернем назад, как ты нам повелеваешь. — Ораз торжественно обратился к мореходам: — Люди истинной веры! Теперь можно сказать: мы вернемся к своим очагам живыми!

Кормчие и их помощники пали ниц, бормоча вразброд благодарственную молитву.

— Так спешите! Возрадуйте своих матросов благой вестью! Готовьтесь к празднику жертвоприношения, урожая и начала нового пути!

Ошеломленные проявлением небесной воли, финикийцы торопливо удалились. Ораз вышел из каюты. Воздух был напоен жаркой сыростью и запахом гнили. Все его тело вновь покрылось нездоровой испариной. В густых ветвях над самой водой возились зеленые мартышки с белыми бородами. Грузная птица с большим рогатым клювом шумно снялась с верхушки мачты и уселась на расщепленном молнией дереве.

Корабль Агенора стоял в отдалении от остальных судов, привязанный канатами за стволы деревьев. На площадке кормчего — несколько неподвижных тел, накрытых лохмотьями.

Впрочем, палубы всех бирем были пустынны: все способные двигаться мореходы были на жатве. Вторая жатва в Ливии, третий год плавания, бесконечная эстафета трудностей и болезней.

Ораз заглянул в черноту люка, придерживая, как ребенка, разбухшую руку.

— Посвети.

Красноватый свет плошки выхватил из тьмы бородатое лицо стража, затем пленника — безбородое, бледное, гневное. Ноги и руки юноши были закованы в цепи.

— Что поделаешь, Мекал, — вздохнул жрец и поморщился от боли, — богам нужны жертвы, а ты самый красивый и юный среди нас. Боги любят лучшее.

— С каких пор, жрец, ты считаешь себя безобразным и старым? — голос Мекала звенел от негодования и едва сдерживаемых слез.

— Страх делает тебя дерзким. Могу ли я лгать? Веришь ли ты мне?

— Я тебе верил… долго верил!.. Я не хочу умирать! Не хочу!

— Смирись перед судьбой. Отойди в лучший мир с молитвой.

— О Астарт, где ты? — юноша рыдал, колотясь о стену трюма. — Только ты всегда знал, что делать… только ты выручил бы меня! А все остальные трусы, трусы, трусы…

— Я видел сон. Безбожник стенает в лапах рефаимов. То вещий сон, ниспосланный свыше.

— Астарт и рефаимам свернет шеи!

Ораз, скорбно покачивая головой, сошел на берег по сходням. На него вихрем налетел Ахтой, постаревший и измученный лихорадкой.

— Одумайся, Ораз! Как можно довериться случайности? Нельзя поворачивать назад! И отпусти парня, ведь он такой же желтокожий, как и ты! Неужели…

— Плетей грязному шакалу! Как можно больше плетей, чтоб не смущал уши правоверных нечестивыми речами!

— Выслушай, жрец!

Матросы, сопровождавшие Ораза, повалили мемфисца. Засвистели плети.

— Выслушай! Ведь солнце опять у нас над головой, и тень умещается между ног! Скоро… ой звери!.. совсем скоро переместится на юг! Ведь мы уже там, где земля неарабов, только на другой стороне Ливии! Как ты не понимаешь?!..

— Еще плетей!

— О бедное человечество! О слепой разум!.. Тщедушное тело египтянина сникло. Плети продолжали свое дело.

— Не сметь! Прочь!

Из зарослей выбежали Саркатр и Эред. Оба с серпами. В бородах застряли соломинки и колоски. С Эредом шутки плохи, поэтому палачи опустили плети, вопросительно глядя на жреца.

Бледный, взъерошенный Нос мчался не разбирая дороги. Он судорожно вцепился в руку застонавшего Ораза:

— Там, там с пигмеями…

Жрец схватил левой рукой его за горло.

— Успокойся, трусливое племя. Теперь говори.

— Астарт!..

Ораз побледнел еще сильнее. «Пророческие слова Мекала».

— …явился с толпой пигмеев!

Громкие возгласы, топот сотен ног, лязг металла — из лесной чащи вывалило множество финикиян, и трудно было поверить, что все они из флотилии Альбатроса. Матросы орали, визжали, бряцали мечами о серпы, выражая неудержимый восторг. Эред, как во сне, обнял друга.

— Пропащая твоя голова! Да возможно ли такое?! — гигант залился слезами.

— Конечно, дружище!

Толпа расступилась, давая дорогу Ахтою. Избитый, измочаленный, он, однако, напялил невозмутимую маску философа.

— Люди, — сказал он, подняв указательный палец, — вот чудо, предвестник будущих чудес! — его палец описал дугу и уперся в грудь Астарта. — Вот росток того немыслимого, на что будет способен свободный разум!

Но мало кто понял его слова.

Астарт и Ахтой обнялись. Тирянин ощутил сухой жаркий поцелуй мемфисца, пахнущий лекарственными травами.

Астарт обернулся к Оразу:

— Я все знаю. Я шел по вашим следам; и ливийцы говорят о твоей жестокости. Это твои люди выдирали с мясом золотые украшения, изрубили целое племя, чтобы завладеть женщинами. А в трудные дни ты принудил адмирала принести себя в жертву. Одно твое имя вселяет в прибрежных ливийцев ужас, как перед мором или сонной болезнью. И еще я услышал, что ты хочешь убить Мекала. Ты — воплощение зла. Ахтой, исцели ему руку, чтоб он смог выйти на поединок. Пусть убедится, что кровожадные боги плевать на него хотят.

Ораз знал, чем обуздать своих людей, сраженных подвигом тирянина.

— Боги! — воскликнул он. — Благодарение вам за то, что вы избрали нас своим карающим мечом! Сыны моря и Ханаана! Слушайте! Небо говорит моими устами: на жертвенник Астарта!

Воцарилась долгая пауза. Только что светившиеся радостью лица посуровели. Финикияне молчали, не смея поднять глаз.

Нос, повинуясь немому приказу жреца, подал Скорпиону смотанный для метания аркан. Кормчий раздвинул толпу, взвешивая в руке тяжесть волосяной веревки и, широко размахнувшись, метнул. Петля с плотным звуком захлестнула плечи Астарта, царапая кожу, соскользнула, сдавила горло. Но Скорпион тотчас выпустил веревку из рук и упал на колени. В животе его торчала маленькая стрела, похожая на ободранный черешок листа. Да и вместо обычного оперения на ее конце подрагивал твердый листвяной клочок.

— Эх, Мбонга, опять поторопился. — Астарт выдернул стрелу, Скорпион испуганно и непонимающе смотрел на Астарта, затем протянул умоляюще одну руку, другой зажимая рану.

— Ничего тебя уже не спасет, Скорпион. Яд пигмеев лучший в Ливии, и даже боги боятся их стрел, — с сожалением произнес Астарт.

Появление Астарта не смогло предотвратить раскола. Кормчие, верные Оразу и Мелькарту, использовали все свое влияние на экипажи. И еще эта смерть хананея от стрелы чернокожего… Люди Агенора оказались окончательно изолированными. Это не особенно их обескуражило. Оптимизм Астарта и Ахтоя возродил отчаявшихся полубольных мореходов к жизни. Убедительные доводы мудрецов, в пользу продолжения плавания на север, зажгли их решимостью, и приступы лихорадки уже не казались так мучительны. Лихорадкой болели буквально все, хотя и в разной мере.