Юрий Рожицын - СМЕРТЬ НАС ОБОЙДЕТ

Сергей крался вдоль домов, вздрагивая от звякания консервных банок и фляжки в ранце, глухого постукивания гранат в карманах. Остановился, осмотрелся и юркнул в глубину темного подъезда. Следом проскользнул Костя.

Сергей поставил ранец на пол, бесшумно перемахнул ступеньки и осторожно нажал дверную ручку. Она не поддалась, торкнулся — закрыто. Вытащил финку, просунул лезвие в щель, отжал язычок замка и, когда скрипнули шарниры, отпрянул за косяк. Палец замер на спусковом крючке шмайссера. Минута, другая… Выставив автомат, шагнул в прихожую. Быстро пробежал по комнатам. Застоявшийся воздух, толстый слой пыли на полу и мебели убедили, что квартира давным-давно необитаема. Сергей позвал Костю, который с пистолетом сторожил на лестничной клетке.

— Порядок! — закрыв дверь, облегченно вздохнул Груздев. — Мебель и шмотки на месте. В четвертой, нет, в пятой комнате стекло пулей пробуравлено да трюмо осыпалось... Поди, буржуи жили. Комнат на три семьи хватит. В каждую по скольку кроватей войдет!

Лисовский смахнул с полированного стола серую пыль, невесомо повисшую в воздухе, выложил продукты. Торопливо поели, запили еду холодной водой из высоких фужеров.

— Чешется спина, — признался Костя, поеживаясь.

— Заживает. Скидывай гимнастерку, посмотрю. Твою гимнастерку остается выкрасить да выбросить. Велика ли дыра, да один ворот остался. Я рубаху поищу... Фью-ю! Ты глянь, сколько барахла?! На взвод хватит. Ничо себе музыкант!.. Не иначе, как буржуй здесь жил... Костя, я покурить надыбал!

Он держал в руке пачку немецких сигарет, и блаженно-радостная улыбка расплывалась на его лице. Торопливо сунул сигарету в рот, чиркнул зажигалкой и глубоко затянулся. И тут же закашлялся.

— Табак, ей-богу, табак! — подтрунивая, воскликнул Костя. — Помнишь, в «Таинственном острове»...

— Какой табак! Солома. У фрицев в сигаретах одна табачная видимость. И жратва без вкуса. Пистолеты только добрые.

— Я все спросить хочу, где ты с их оружием обращаться научился?

— Под Ленинградом пришлось в матушке-пехоте служить. Самолетов не хватало, нас, стрелков, и сделали царицей полей. В разведку часто ходил, сколько трофейного оружия приволок, научился с ним обращаться, А чо? Знаешь, как удобно из шмайссера стрелять! Приклад откидывается, затвор отводится левой рукой, а палец правой на спуске лежит. Ра-аз, и стреляй. Перезаряжается быстро... Я даже танк немецкий к своим пригнал. Застрял в болоте, а фрицы латата задали. «Звездочку» мне за него повесили… Хватит трепаться, показывай спину.

Сергей осмотрел ожог, озабоченно свел густые брови над переносицей...

— Краснота появилась... Давай шнапсом протру. Выдержишь?! Не дрейфь, держи летный форс. Ты ж не какой-то самоход, чалдон коренной. Терпи, терпи, не дергайся. Я повязку тебе покрепче сделаю... Хлебни шнапса. Не хочешь! Так я хлебну. Ты дергаешься, а у меня руки трясутся. Лекарь-то из меня липовый. Брось гимнастерку, натягивай рубашку. Чо ты погоны в карман суешь? Я знаю, што ты — лейтенант, а остальным — байдужи. Документы-то в штабе остались...

За два с половиной года Костя отвык от цивильной одежды и, не чувствуя на плечах погон, будто оголился. После тесной, ушитой гимнастерки рубашка показалась легкой и просторной. Посмотрелся в зеркало и показался себе польским юнаком, недавно попавшим из деревни в столицу.

— Потопали, — предложил Груздев. — Наш шагать да шагать. Хоть бы попал добрый человек да на Вислу натакал. А то воду в ступе толчем.

Короткими перебежками они продвигались от дома к дому, залегая за стволы деревьев, заборчики, заскакивая в подъезды. Озирались по сторонам, огибали подозрительные здания с распахнутыми окнами, прислушивались к каждому шороху, заглядывали в темные подвалы. Нигде ни души, будто мор на обитателей этих кварталов напал. Закралось опасение: не кружат ли они, не сбились ли с курса, не попадут ли под выстрелы немецкой засады? По солнцу не сориентируешься, его не видно, скрыто тучами и дымной пеленой.

В беседке, затянутой диким виноградом и плющом, передохнули, попили из фляжки ржавой, нацеженной из крана воды, которую смешали с остатками шнапса. Сергей закурил и сидел на скамеечке, не спуская настороженного взгляда со светлых просветов в желто-зеленой ширме.

- Нас по табачному дыму разыщут, — заметил Костя.

— Волков бояться, в лес не ходить... Передвинь кобуру на пузо, и клапан расстегни. Пистолет под рукой всегда держи.

- Сегодня впервые стрелял из пистолета по живым фашистам, а то все по консервным банкам пулял. Сергей усмехнулся и вздохнул.

— Стрельбы на нашу долю хватит. А ты не зевай, Костя, бей наповал. Промахнешься — обижаться будет не на кого.

— Утешил, — грустно развел руками Костя. — Пошли? Пробежали квартал, и вдруг Сергей с размаху упал. Махнул рукой Лисовскому, и тот рухнул на землю, как подкошенный. Научился ценить предупреждения. Впереди улица расступалась, становилась шире. Груздев по кювету дополз до бордюра и распластался за ним. Осторожно выглянул и в глубине покрытой брусчаткой площади разглядел двухэтажный Особняк из красного кирпича с белыми обводами проемов, зеркальными окнами настежь. Виднелся ухоженный газон с низко под- стриженными деревьями и кустарниками, круглая клумба с поздними, пламенеющими цветами.

- Чего ждем? — нетерпеливо спросил Костя.

- Не нравится мне этот дворец.

Лисовский до рези в глазах вглядывался в особняк, гладкую брусчатку. Хоть бы полудохлая собака площадь перебежала, или оконная рама с шумом распахнулась. Парень вытянулся, положил голову на согнутые в локтях руки: подремать собрался, и вдруг почувствовал, как рядом напрягся Сергей. Взглянул на площадь и остолбенел. Над мостовой шляпой приподнялась крышка люка, из-под нее высунулась рука, придержала и сдвинула в сторону, мягко опустив на брусчатку. Показалась человеческая голова и сразу исчезла. В тот же момент из колодца пробкой выскочил мужчина с автоматом и лягушкой распростерся на мостовой, поводя стволом нз стороны в сторону.

— Узнал?! — разъяренно шепнул Сергей.

— Кого? — удивился Костя, но всмотрелся и тихонько ахнул. — Поручник Чеслав Варышак!

Следом за усатым из люка выскользнул его напарник. Сжавшись, он водворил чугунную крышку в гнездо, сиганул от командира в сторону и залег. Тут поднялся поручник, метнулся к домам, пробежал метров пять, как из окон особняка хлестнули автоматные очереди. Усатый словно споткнулся о невидимое препятствие и грохнулся на мостовую. Его товарища в дугу свела предсмертная судорога. Он дернулся, перевернулся на бок, подтянул колени к животу и застыл. Поручник попытался дотянуться до автомата, выпавшего из его рук при падении, но длинная очередь пригвоздила аковца к камням.