Юрий Рожицын - СМЕРТЬ НАС ОБОЙДЕТ

— Кончай читать! — с досадой проговорил Груздев. — Уткнешься в книгу и видишь фигу... С фрицами целыми днями молчу и с тобой не поговоришь.

— Я уж привык к твоему молчанию, рассмеялся Лисовский, и заговорить боюсь. Думаю, чего с него, немого, возьмешь!

— Тебе хаханьки, а мне хоть плачь.

— Извини, Серега. Читаю, отвлекаюсь, о деле вспомню, лихорадка бьет.

— Не думай о нем, да и не так страшен черт, как его малюют. По минутам операция расписана.

— Сам знаешь, гладко было на бумаге...

— Странный ты человек, — соскочил Сергей с подоконника, — заранее на себя псих нагоняешь. Что будет, то и будет, от судьбы не уйдешь. Мокрый дождя не боится.

— Характер не переделаешь, — пожал плечами Лисовский. — Сам себя ругаю, а что толку?

Сергей заглянул в окно и сообщил:

— Отто приехал, с лица аж сдал.

Хлопнула дверь, другая, наступила недолгая тишина, видно, Занднер раздевался, затем твердые шаги, сдержанный стук в филенку.

— Заходи, Отто!

На немце мундир с иголочки, свежая рубашка, тугим узлом завязан галстук, на бриджах острые складки, сапоги сверкают зеркальным блеском. Чисто выбрит, волосы разделяет безукоризненный пробор. А лицо усталое, угнетенное, в уголках рта прорезались горькие складочки.

— Как дочь?

— Увозить нужно из Берлина, — вздохнул Отто и опустился в кресло. Закурил, откинулся на спинку, нога на ногу. Поглядел на Сергея. — Тоскуешь, Гюнтер, тесно соколу в клетке.

Груздев шагнул к нему, сжал плечи немца и заходил по комнате.

— Ты все читаешь, Герберт? — позавидовал Занднер. — Чем увлекся?

— Стихи Генриха Гейне.

— Я их почти не знаю. В детстве стихов не любил, а подрос — не до них стало, да и запретили Гейне, как еврея, печатать. Удивляюсь, где его книжку нашел?

— В Берлине... Послушай:

Вокруг меня лежат

Моих товарищей трупы,

Но победили — мы.

Мы победили,

Но лежат вокруг

Моих товарищей трупы.

— У нас горы трупов, а ходим в побежденных, — пробормотал Отто.— Трупы и победа — не равнозначные величины.

— Не знаешь, когда появится Скорцени? — спросил Костя. — Мы от безделья мхом обрастаем. Брат места себе не находит. Дурацкое положение! Считаемся офицерами для поручений, а никаких поручений и никакого дела.

— Скорцени исчез, — пожал плечами Отто. — Он ни в штабе не появляется, ни у Гиммлера в Науэне. Вероятно, опять выполняет специальное поручение Гитлера... И я устал от безделья. Машинами может распоряжаться и младший офицер, а я командовал на фронте ротой...

Парни понимающе переглянулись, а Занднер, покачивая ногой, продолжал:

— Берлин объявлен крепостью, которую никто не может покинуть без особого на то распоряжения.

Он глубоко затянулся и с едким сарказмом заметил:

— Хочу вас порадовать. Третьего февраля англо-американская авиация совершила четырехсотый с начала войны налет на Берлин, а фюрер отпраздновал день рождения Евы Браун. На улицах ручьями кровь лилась, а в фюрербункере в потолок летели пробки из-под шампанского.

Костя не слышал о женщине, за здоровье которой пил Гитлер, но его поразила неприкрытая ненависть в голосе Отто.

— Может, пустые разговоры, — сдержанно сказал он. — Не будет же в самом деле...

— Все верно, — прервал его Занднер. — В лейб-штандарте "Адольф Гитлер" мой однокашник служит... Гюнтер, найдется у тебя выпить?

Сергей вышел из комнаты и вернулся с початой бутылкой и стаканами. Себе налил до половины. Отто до края. Молча выпили, Лисовский напряженно проговорил:

— Отто, через два часа нам понадобится машина с емким багажником.

— Драпануть решили, — попытался тот пошутить, но шутка получилась вымученной. — Зачем вам емкий багажник?

— Человека спрятать.

— Человека или труп?

— Человека.

— Кто он? — в упор спросил Занднер.

— Немец... Антифашист, — помедлив, Костя добавил: — Возможно, коммунист...

Отто удивленно окинул парня взглядом, потом посмотрел на невозмутимо вышагивающего по комнате Груздева.

— Знай я вас плохо, мог подумать, что вы меня провоцируете, — в раздумье произнес Занднер. — Но от вас провокация исключается. Если не секрет, откуда вы хотите его вывезти?

— Из концентрационного лагеря Заксенхаузен. Ему грозит гибель.

— И вы не побоялись признаться мне, германскому офицеру...

— Отто, пора от слов переходить к делу, — спокойно сказал Лисовский. — Я раскрылся не перед гитлеровским офицером, а честным немцем, которому с нацистами не по пути. Ты печалишься о будущем Германии, а человек, о спасении которого идет речь, посвятил ему жизнь. И мы обязаны его спасти. Иначе сегодняшнее может повториться и в будущем! Ты меня понял, Отто?

Тот молча налил из бутылки, подержал стакан в руке, но резким движением поставил его на стол.

— Серьезные разговоры обычно ведутся на трезвую голову... Твое признание, Герберт, для меня полная неожиданность. Никогда бы не подумал, что вы способны на активные наказуемые действия...

Он сгорбился, оперся локтем на колено, а подбородок утопил в ладони, забыв о дымящейся сигарете в пепельнице. Костя смотрел на его ровный пробор в волосах и мучился запоздалым сожалением, что в открытую, без подготовки, пошел на опасную откровенность. Но в голосе Отто парень явственно уловил неприкрытую ненависть, когда тот рассказывал о юбилейной бомбардировке Берлина и пиршестве в подземном фюрербункере. Неужели он ошибся, а Занднер способен только на кукиш в кармане?

А Сергей безостановочно, как маятник, шагал из угла в угол. Раздумья Отто он считал естественными и не пытался в них разобраться. Если тот согласится с ними действовать заодно, лучшего компаньона и желать не надо, а попрет поперек жилы...

— Я вам верю, — поднял голову Занднер. Голос тусклый, в глазах сплошная мука. Через многое ему пришлось преступить, чтобы произнести эти слова. — Учтите, в Ораниенбурге находится управление Д, которое ведает концлагерями, а Заксенхаузен под боком...

С парней словно тяжкий груз свалился. На Костин о лицо вернулся румянец, и он глубоко вздохнул, будто долго задерживал дыхание, а Сергей разлил по стаканам водку и первым выпил.

— Если потребуется моя помощь, я готов, — ожил и ободрился от принятого решения Отто.

— Проездные документы оформи, да горючим обеспечь, — попросил Лисовский и взглянул на часы. — Пора обедать.

— Герберт, — при выходе сказал Занднер, — ты когда-нибудь о себе расскажешь?

— Расскажу, Отто, но не сейчас. Один наш хороший знакомый придерживается золотого правила: чем меньше знаешь, тем меньше тебя ожидает неприятностей.

— Да, — задумчиво промолвил Отто, — правило и впрямь золотое... Нашу суть земную лишь бог дополнить может.

В столовой кормили неважно, приходилось дополнять обеды и ужины консервами или переплачивать в офицерском ресторанчике. И на этот раз подали жидкий суп с гренками, говяжий гуляш с картофелем и фасолью, кофе с молоком. Перед едой выпили по кружке пива. Быстро поели и вышли.