Юрий Сергеев - Повести

Жил он не в огромном доме, которым хвалился, а в маленькой саманной пристройке во дворе брата. Он был доволен жизнью. Детей у них с Гарпиной не было, его шоферской зарплаты вполне хватало. Размеренно и бесцветно текли годы.

И вдруг, надумал он разбогатеть. Купил старенький «Зингер», швейную машинку для кож. За бесценок набрал в колхозах телячьих шкур, научился выделывать их и принялся шить чехлы для "Жигулей".

Бросил работу, деньги потекли рекой, проснулась в нём жадность. По копейке выдавал жене на еду, ночами пересчитывал доходы и смеялся над своей молодостью и тем, как пытался разбогатеть на отнятых в подворотнях часах и сумочках.

Оказывается, есть куда более безопасные способы зашибить деньгу. Присмотрел дом с усадьбой, мечтал поразить брательника. Но, как-то пришла милиция. Носова оштрафовали за кустарное изготовление чехлов без разрешения. Перепугавшись, он уехал на Север. Переждать, от греха подальше.

К утру Фанфурин замёрз возле стенки палатки, перелез через спящих к печке и протянул руки к теплу.

— Чего не спишь? Ложись, я потоплю до подъёма.

— Не хочу. Обрыдло всё, скорей бы домой. Занесло же нас сюда, теперь придется топать до участка ножками. Выберемся?

— Конечно! Помозгуем сообща и поедем. К Максимычу больше не приставай, пришибёт ненароком.

Утром Семён развернул карту и предложил ехать вкруговую. По реке Джелтуле до устья Большого Орондокита, потом вверх по долине, свернуть в устье Малого и выбраться к посёлку.

Прикинули запасы солярки и рискнули. Жалко было оставлять технику на зиму в тайге. По косам, безводным старицам, болотам и террасам запетляла узкая колея. Останавливались у богатых рыбой ям, вытаскивали на снег губастых лимб, бросали навалом в кузов.

К вечеру с трудом объехали скалистый прижим и, спускаясь к реке, даже сквозь вой дизеля услышали какой-то мощный гул. Когда выскочили на косу к большущему и глубокому плёсу, застыли, поражённые открывшейся картиной.

Выше плёса река была зажата скалами. Вода ревела в щели и падала с уступа могучей струёй, клокотала, закручивала воронки и белые шапки пены.

— Не дай Бог в такую ловушку залететь на лодочке, — проговорил Длинный, — здесь наверняка рыбы скопилось уйма! Давайте табориться.

Быстро установили палатку на берегу и настроили спиннинги. Вместо блёсен прицепили искусственных мышей, обычные винные пробки, обшитые шкуркой бурундуков с тройниками. Недалеко от берега разложили костёр. Стемнело.

Приманки улетали далеко за чёрный плёс, скользили по воде, распуская усы, как плывущая мышь. Закипел плёс от мощных ударов хвостов, лимбы старались оглушить неосторожных «мышей», а потом уж смело хватали их под водой.

Разгорячённые азартом рыбаки едва успевали снимать с крючков извивающихся рыбин. Вышла луна. Но клёв не угасал, а стал ещё неистовей, одну приманку истязали сразу несколько лимб.

Ковалёв перешел ближе к водопаду, забросил под гремящую струю. Начал подматывать и вдруг, от рывка, чуть не свалился в воду.

Почуяв в пасти тройник, вывернулся здоровенный таймень и колесом покатился за камни. Семён переключил катушку на трещотку, не в силах задержать сматывающуюся леску.

Рыбаки побросали спиннинги, бегали вокруг Ковалёва, перекрикивая шум воды. Борьба шла долго и изнуряюще. Таймень, как торпеда, носился по всему плёсу, выпрыгивал, рвался и только часа через три начал уставать.

Семён подвёл его на мелкое место, осветил фонариком, а Длинный мгновенно рубанул топором через воду по широкому лбу рыбины. Таймень дернулся и затих. Антон выхватил его под жабры и потащил к костру.

— Килограммов тридцать, — возбуждённо дрожал его голос, — вот это рыбка!

Когда, разделывая, отрезали голову, она еле влезла в эмалированное ведро. Максимыч взялся отдельно солить добычу, предвкушая ни с чем не сравнимый балык из речного зверя.

На второй день пути Длинный подстрелил оленя. Когда вездеход подъехал к нему, Семён заметил цветастую

тряпочку на рогах и подрезанное ухо. Это говорило о том, что бык отбился от табора эвенков. Выругал Антона за любовь к грудинке. Баскетболист психанул и ушёл вперёд. С ним увязалась Арго. Старуха была неравнодушна к ружью, зная, что если оно на плече человека, значит, будет охота.

Тушу свежевали с неприятным чувством вины, как будто это они сами подстрелили домашнего оленя. Такие ошибки в тайге не прощаются. Застань их сейчас оленевод, ославил бы на весь Алдан.

Пообедали жареной печёнкой, погрузили мясо и вдруг услышали далеко внизу по течению два выстрела.

Последний был какой-то глухой и невнятный.

Семён обеспокоено застыл, глядя в ту сторону.

— Опять Антон кого-то подстрелил! С эвенками я улажу, они часто приезжают за продуктами, но, неужели он ещё одного оленя завалил?

— Не должен, — твёрдо заверил Максимыч, — что он, совсем потерял совесть? Сейчас увидим.

След охотника вскоре потерялся в глухом ельнике. Объехали вокруг и не нашли выхода. Заглушили вездеход.

Покричали — тишина. Семён с тревожным предчувствием выскочил из кабины и позвал всех за собой. Цепью пошли через ельник, заглядывая под коряги.

За кучей навороченного весенним половодьем плавника, скорчившись и поджав под себя ноги, лежал Антон.

Рядом ползала собака с перебитым хребтом, волочила за собой отнявшийся зад. Жалобно скулила, беспомощно смотрела на собравшихся вокруг людей. Семён нагнулся:

— Антон?! Что с тобой? Антон!

Лежащий застонал, очнулся, повёл вокруг мокрыми глазами, выдернул из-под себя правую руку и потянул вверх.

— Конец мне пришел, Семён!

— Что с тобой?! — опять спросил Ковалёв и вдруг увидел, как с протянутой ладони струятся в снег капли крови.

— Дай посмотрю, что у тебя там? Аптечку из вездехода. Бегом!

Длинный опять застонал и всхлипнул:

— Поздно аптечку! Поздно-о-о! Умираю! Почему именно я умру, а вы останетесь?! Почему-у-у? Почему именно я?

Семён перевернул его на спину, оторвал от живота залитые кровью руки Антона и увидел страшную рану в боку. Поискал глазами ружьё. Оно валялось в стороне со сломанным прикладом около убитого рябчика. И он всё понял…

— Зря ты её бил прикладом. Собака привыкла ловить подранков. Ты же охотник, неужели не знал этого. Лежащий скривился в злой усмешке:

— Видно, судьба, начальник. Помнишь, ты мне говорил на рыбалке, что от зла добра не будет? Как в воду глядел, оказался, как всегда, прав. Прости за собаку. Пристрели её, чтобы не мучилась. Я приклад об её спину сломал, и ружье выстрелило. Возьми патрон в кармане, пристрели! Скулит, не могу слышать! Пристрели, прошу тебя.

— Тебя надо пристрелить, истеричка… Фанфурин принёс аптечку, забинтовали раненого и осторожно понесли к вездеходу.