Тим Уиллокс - Религия

«Куронн» был длинным и узким по форме судном, сто восемьдесят футов [31] Фут — англосаксонская мера длины (около 30 сантиметров), в Средние века употреблявшаяся и в Южной Европе, как и другие английские по происхождению меры длины и веса (дюйм, фунт и др.). от носа до кормы и всего двадцать в ширину. Этот корабль, как и все корабли рыцарей, был построен, чтобы быстро двигаться и атаковать. Корпус судна был выкрашен черной краской, а огромные латинские паруса были кроваво-красного цвета. Вытканные на парусах золотые восьмиконечные кресты слепили глаза. Встречать корабль пришли в верфь и стояли сейчас на берегу в своих длинных черных накидках человек двадцать рыцарей Религии. У всех у них поверх ряс были надеты мечи, и, судя по их виду, они были готовы к любым неожиданностям. Тангейзер решил, что они из тех, кто только недавно прибыл из самых отдаленных монастырей ордена, и действительно в некоторых рыцарях явно угадывалось немецкое или скандинавское происхождение, а другие были похожи на испанцев или португальцев. Они по очереди подходили обнять стройного брата, стоявшего между ними. Когда тот повернулся, чтобы поздороваться с очередным рыцарем, Тангейзер узнал Оливера Старки. Их глаза встретились, Тангейзер приветственно отсалютовал и улыбнулся. Смущение отразилось на худощавом лице Старки, но потом он тоже улыбнулся и кивнул, после чего повернулся к братьям. Тангейзер двинулся к Борсу.

— Давай-ка сначала договоримся с капитаном, а брата Старки отыщем позже.

Когда Тангейзер ступил на главный трап, Борс предостерегающе положил руку ему на плечо. Три человека спускались с корабля; солнце светило им в спины. Двое были в рясах доминиканцев, причем вместе они смотрелись забавно, поскольку один из них и в длину, и в толщину был в два раза больше другого. Вслед за ними шел юноша лет двадцати, похожий на испанца, худой как палка, одетый в прекрасный черный камзол. У него были порочные глаза и такой же рот, и всем своим видом он походил на убийцу. На поясе у него висели и меч, и кинжал. Осанка у высокого монаха была как у принца, а потупленный взор — как у нищего. Он двигался прямо на Тангейзера; когда он ушел с освещенного места и оказался в тени корабля, Тангейзер разглядел лицо этого человека и почувствовал, как все внутри него сжалось.

— Людовико Людовичи, — пояснил Тангейзер другу.

— Инквизитор? — уточнил Борс.

Мир, в котором жил Тангейзер, был очень широк на взгляд обычного человека, но при том очень своеобразен. И как раз из-за этого своеобразия для самого Тангейзера этот мир был меньше карты, на которой он располагался. Но другая карта, на которой отмечались злодейства, была меньше мира. Тангейзер почувствовал, как натянулась кожа у него на голове.

Он произнес:

— Людовико отправил Петруса Грубениуса на костер.

Борс взял Тангейзера за плечи и попытался отодвинуть его с дороги Людовико.

— Прошлое есть прошлое. Давай-ка лучше займемся делами.

— Я был скотом, а Петрус сделал из меня человека. Он был мой учитель. Он был мой друг.

— Глуп, кто вечно помнит врага, с которым не может сразиться.

Тангейзер уступил силе Борса и отступил на шаг назад, но он не сводил взгляда с лица инквизитора и видел, что Людовико теперь тоже внимательно изучает его. Низенький монах, болезненного вида человек с надменным лицом, истекающий потом под двумя тяжелыми сумками, прошел мимо них с таким видом, будто бы обходил сочащуюся вредными миазмами навозную кучу, но Людовико в самый последний миг остановился, обернулся и почтительно поклонился Тангейзеру, указав на своего взмокшего собрата.

— Позвольте представить вам брата Гонзагу, легата нашей Священной палаты в Мессине.

Тангейзер помедлил с поклоном, и недоумевающий Гонзага поклонился первым.

— Это Анаклето.

Бездушный юнец, похожий на испанца, удостоил Тангейзера холодным взглядом.

— А я фра Людовико. Но кажется, об этом вы и так осведомлены.

Голос Людовико обволакивал его, спокойный и глубокий, словно море в штиль. Однако в глубине его таились чудовища. Тангейзер указал на Борса.

— Борс Карлайлский. — Затем он коротко поклонился. — Капитан Матиас Тангейзер.

Людовико заинтересовался еще больше.

— Ваша слава опережает вас.

— Всяк кулик хвалит свое болото, — ответил Тангейзер.

Это туманное высказывание застало Людовико врасплох, его чувственный рот начал растягиваться в улыбку так, словно он делал это впервые в жизни. Обиженный возглас вырвался у брата Гонзаги. Анаклето смотрел на Тангейзера, как кот смотрит на залетевшую в амбар птицу. Борс наблюдал за Анаклето, беспокойно шевеля пальцами, которыми предпочел бы схватиться за нож.

— А вы философ, — произнес Людовико. — И весьма искушенный.

Несмотря на вновь разгоревшуюся застарелую ненависть, Тангейзер поймал себя на том, что ему симпатичен этот монах. Знак, что Людовико еще опаснее, чем он может себе представить. Тангейзер покачал головой.

— Ваша милость мне льстит. Я из породы счастливчиков, но я простой человек.

На этот раз Людовико засмеялся вслух.

— А я скромный священнослужитель.

— Значит, мы равны, — заметил Тангейзер.

На сей раз Гонзага с изумлением посмотрел на своего старшего собрата.

— Расскажите, откуда вы знаете меня, капитан Тангейзер, — произнес Людовико. — Если бы мы встречались с вами раньше, я бы непременно это запомнил.

— Я видел вас лишь однажды и давно, много лет назад. В Мондови.

Людовико посмотрел вдаль, словно извлекая из памяти картину во всех деталях, потом кивнул:

— Не считая меня, вы были самым высоким человеком на площади.

Его взгляд вернулся из прошлого, тень затаенного сожаления легла на его лицо. Тангейзер знал, что оба они вспоминают сейчас один и тот же столб пламени и одобрительные выкрики одной и той же дикой толпы.

Людовико произнес:

— Мир купается во зле и теперь, и тогда, и свидетельства деяний Сатаны можно видеть повсюду.

— Не смею вам возражать, — сказал Тангейзер.

— Зло поселилось и жило среди жителей Пьемонта, — продолжал Людовико. — Чистота веры была замарана войной и расцветшими повсеместно зловредными учениями. Было необходимо восстановить порядок. Я счастлив, что вашего имени не оказалось в числе тех, кто был признан виновным.

Тангейзер сплюнул на дощатый настил и растер плевок сапогом.

— Мои грехи слишком обыкновенны, чтобы привлечь внимание таких особ, как вы, — ответил он. — В Мондови вы убивали необычных людей. Людей, обладающих необычными знаниями. Как, например, Петрус Грубениус.

Загоревшийся в глазах Людовико огонек дал понять, что он помнит имя своей жертвы, но вслух он ничего не сказал. Тангейзер указал прямо на юг, в сторону Сиракуз.