Александр Дюма - Виконт де Бражелон, или Десять лет спустя. Том 1

Перед дверьми толпа зевак, притиснутая к стене, загородила путь Менвилю с его отрядом. Менвиль выбивался из сил.

– Дорогу, дорогу! – кричал он, угрожая пистолетом.

– Сжечь их! Сжечь! – ревела толпа. – В кабаке разведен костер. Сожжем воров вместе с кабаком!

Не оставалось больше сомнения: дом д’Артаньяна был избран для зверской расправы с осужденными.

Д’Артаньян припомнил свой старый боевой клич, всегда оказывавший свое действие, и крикнул громовым голосом, способным заглушить пушечную пальбу, рев моря и вой бури:

– Ко мне, мушкетеры!

Ухватившись рукой за косяк, он прыгнул в самую середину толпы, которая в испуге шарахнулась от дома.

В один миг Рауль также очутился внизу. Оба обнажили шпаги. Мушкетеры, столпившиеся на площади, услышали призыв и, обернувшись, узнали д’Артаньяна.

– Наш капитан! Капитан! – закричали они в один голос.

Толпа расступилась под их дружным натиском, как расступаются волны перед кораблем. В этот момент д’Артаньян и Менвиль очутились лицом к лицу.

– Дорогу, дорогу! – кричал Менвиль, видя, что до двери осталось каких-нибудь два шага.

– Стой! – отвечал д’Артаньян.

– Погоди же! – крикнул Менвиль, целясь в него в упор.

Но прежде чем грянул выстрел, д’Артаньян шпагой толкнул руку Менвиля и затем проткнул ему бок.

– Говорил я, чтобы ты вел себя смирно, – заметил д’Артаньян Менвилю, свалившемуся к его ногам.

– Дорогу, дорогу! – продолжали кричать товарищи Менвиля, которые пришли было в замешательство, но ободрились, увидев, что у них всего двое противников.

Однако эти двое оказались настоящими сторукими гигантами. Шпаги в их руках сверкали, точно огненный меч архангела: с каждым взмахом на землю падал человек.

– За короля! – кричал д’Артаньян.

– За короля! – вторил ему Рауль.

Вскоре этот клич подхватили мушкетеры, присоединившиеся к д’Артаньяну.

Между тем стрелки после временного замешательства пришли в себя и ударили по бунтовщикам с тыла, сбивая и опрокидывая все на пути.

Толпа, видя сверкающие сабли и льющуюся кровь, шарахнулась назад, увеличивая давку.

Послышались крики о пощаде, вопли отчаяния: то были последние возгласы побежденных. Осужденные снова попали в руки стрелков.

Д’Артаньян, приблизившись к ним и видя, что они бледны и полумертвы от ужаса, сказал:

– Успокойтесь, бедняги, вы не подвергнетесь ужасной казни, которой угрожают вам эти негодяи. Король присудил вас к повешению, и вы будете только повешены… Пусть их повесят.

В кабачке водворилась полная тишина. За отсутствием воды огонь был залит двумя бочками вина. Заговорщики убежали через сад. Стрелки потащили осужденных к виселице.

С этой минуты дело быстро пошло вперед. Палач спешил кончить с казнью и, не заботясь о соблюдении всех формальностей, в одну минуту вздернул на виселицу обоих несчастных.

Д’Артаньяна обступили со всех сторон, осыпая поздравлениями. Он отер пот со лба, кровь со шпаги и пожал плечами, глядя, как Менвиль корчится в судорогах.

Рауль отвел глаза от тяжелого зрелища, а д’Артаньян, указав мушкетерам на виселицы с казненными, проговорил:

– Бедняги! Надеюсь, они умерли, благословляя меня, что я избавил их от костра.

Эти слова долетели до Менвиля в ту минуту, когда он сам испускал последний вздох. Мрачная улыбка мелькнула на его губах; он хотел что-то сказать, но это усилие стоило ему жизни. Он скончался.

– О, как все это ужасно! – произнес Рауль. – Уйдемте отсюда, господин д’Артаньян.

– Ты не ранен? – спросил его мушкетер.

– Нет, не беспокойтесь.

– Экий храбрец! У тебя голова отца, а руки Портоса. Эх, если бы Портос был здесь, ему было бы на что полюбоваться! Куда он мог запропаститься, черт побери! – пробормотал д’Артаньян.

– Пойдемте же, господин д’Артаньян, – настаивал Рауль.

– Одну минуту, мой друг. Я сейчас получу свои тридцать семь с половиной пистолей и затем буду к твоим услугам… Дом действительно доходный, – прибавил он, направляясь к кабаку, – но я предпочел бы иметь что-нибудь поспокойнее и в другой части города.

Пока на Гревской площади разыгрывалась вышеописанная кровавая сцена, несколько заговорщиков собрались у калитки, которая вела в соседний сад. Вложив свои шпаги в ножны, они помогли одному из товарищей сесть на ожидавшую в саду лошадь, а потом, точно спугнутая стая птиц, разлетелись в разные стороны: кто перелез через забор, кто проскользнул через калитку.

Всадник вонзил шпоры в бока лошади с такой силой, что она чуть не перепрыгнула через стену; как молния, пронесся он через площадь Бодуайе, затем по улицам, опрокидывая и давя встречных. Через десять минут он очутился перед дверью главного казначейства, дыша так же тяжело, как и его конь.

Услышав стук копыт по мостовой, аббат Фуке поспешил к окну и, высунувшись, крикнул всаднику, еще не успевшему соскочить с лошади:

– Ну что, Даникан?

– Все кончено, – отвечал тот.

– Они спасены?

– Нет, напротив, повешены.

– Повешены! – повторил аббат, побледнев.

Внезапно отворилась боковая дверь, и в комнату вошел министр Фуке с бледным, искаженным от горя и гнева лицом. Остановившись на пороге, он прислушивался к разговору, который велся через окно.

– Негодяи! – вскричал аббат. – Так-то вы дрались!

– Мы дрались, как львы.

– Вернее, как трусливые псы!

– Сударь…

– Сто хорошо вооруженных бойцов стоят десяти тысяч стрелков, захваченных врасплох. Где Менвиль, этот хвастунишка, уверявший, что он или победит, или умрет?

– Он сдержал слово, господин аббат: он мертв.

– Мертв? Кто его убил?

– Какой-то демон в образе человека, гигант, у которого словно десять огненных мечей в руках. В одну минуту он потушил огонь, усмирил бунт и вызвал из-под земли сотню мушкетеров.

Фуке поднял голову, на лбу у него выступил пот.

– О Лиодо! О д’Эмери! – прошептал он. – Они умерли, и я обесчещен!

Аббат обернулся и, увидев брата в таком подавленном состоянии, сказал ему:

– Полно, не следует так убиваться, сударь. Это судьба! Раз не получилось, как мы хотели, значит, бог…

– Молчите, аббат, молчите! – воскликнул Фуке. – Ваши утешения – богохульство… Прикажите лучше этому человеку войти и рассказать, как совершилось это ужасное дело.

– Но, брат мой…

– Повинуйтесь, сударь!

Аббат сделал Даникану знак, и через минуту на лестнице послышались его шаги.

В это время за спиной Фуке появился Гурвиль. Приложив палец к губам, он старался удержать министра от слишком бурного проявления отчаяния.

Фуке, раздавленный горем, старался сохранять спокойствие.

В комнату вошел Даникан.

– Докладывайте, – обратился к нему Гурвиль.