Ефим Курганов - Шпион его величества

Поццо ди Борго – родом с Корсики, он был там адвокатом. В 1791 году в Париже он был избран членом Законодательного собрания. Однако его заподозрили в симпатиях к королю, и он вынужден был вернуться на Корсику. Там он стал членом партии, боровшейся за отделение сего острова от Франции. Тут-то и началась страшная вражда между ним и Бонапарте. В ходе происков последнего Поццо ди Борго был вынужден оставить родную Корсику. В 1796 году он уехал в Лондон, потом в Вену. Наполеон стал требовать его выдачи. В этом году император Александр вызвал графа в Петербург. А теперь этот заклятый враг Бонапарта мило беседует с его агентом, что чрезвычайно мило.

Чего только не увидишь в Вильне!

Интересно все-таки, о чем они говорят. И что же их свело друг с другом? Уж не о Бонапарте ли они беседуют? Может быть, аббат решил прикинуться недругом императора Франции?

А ведь с графом ди Борго шутки плохи! Он хоть и дипломат, но при этом остается корсиканцем: жесток, коварен и мстителен; за нож схватиться ему ничего не стоит. Так что болтунишка аббат должен быть предельно осторожен. Но, полагаю, его уже проинструктировали: верно, барон Биньнон все уже загодя по пунктам расписал.

Тем не менее с графом ухо надо держать востро. Не сомневаюсь, что у аббата Лотрека сейчас внутри все дрожит от страха, но виду он, кажется, не подает. Или это Поццо ди Борго хочет выведать у аббата, когда же Бонапарте перейдет границу?

Да, Поццо ди Борго и аббат Лотрек – парочка весьма интересная, хотя все-таки несколько загадочная пока для меня.

Виделся сегодня вечером с государем.

Он расспрашивал меня о настроениях, царящих в городе, и особенно об известиях, касающихся последних передвижений армии Бонапарта.

Я передал его величеству последние донесения, полученные от майора Бистрома из Ковно, от отставного ротмистра Давида Савана из Варшавы и еще целый ряд других известий.

Они заинтересовали государя. Но и сам Александр Павлович, загадочно улыбаясь, поведал мне нечто весьма интересненькое.

Император поведал одну необыкновенную историю, буквально потрясшую меня.

Через некоторое время после отъезда генерала Нарбонна, когда вся Вильна ненадолго притихла и успокоилась, государь позвал к себе на ужин графа Николая Петровича Румянцева, своего канцлера.

Когда граф к назначенному времени явился, Александр Павлович показал ему запечатанный конверт – то было письмо Румянцева к Бонапарту, которое доставил мне как-то сын аптекаря.

Государь как воспитанный человек так и не распечатал письмо, ибо он ждал появления канцлера, ему хотелось видеть реакцию Николая Петровича.

Обнаружив знакомый конверт и знакомую надпись на нем, Румянцев, по словам государя, дико побледнел и стал медленно клониться вниз, потом выпрямился и грохнулся оземь – с ним случился апоплексический удар.

Когда он очнулся наконец, то выяснилось, что граф решительно и полностью потерял на почве сильнейшего нервного потрясения слух.

Государь ему вернул письмо нераспечатанным. Действительно, в этом уже не было особой нужды – канцлер Николай Петрович Румянцев и так уже был наказан за свое страшное предательство (не думаю, что он продолжает свою переписку с Бонапарте, хотя в точности ручаться тут, конечно, никак нельзя).

Канцлер стал проситься в отставку, однако государь решительнейшим образом отказал ему, заявив, что примет отставку Румянцева лишь после того, как Бонапарт будет полностью разбит.

Последствия же того, что произошло после вышеупомянутой встречи Румянцева с государем, мне были хорошо известны, и я даже имел к ним самое непосредственное отношение.

Сын аптекаря после того румянцевского визита к императору напрочь исчез из графского особняка (он потом прислал мне письмо из Варшавы; он опять трудится во славу нашего Отечества в бюро Биньона).

Месье Вуатен по отъезде генерала Нарбонна был арестован мною, допрошен и после дачи чистосердечных показаний отпущен на свободу (поговаривают, что он вернулся в Париж, но это именно слух – подтверждений никаких нет; может, он прячется в Ковно, а может, и в Гродно – ждет прихода своих).

Граф же Николай Петрович Румянцев все еще носит, как и прежде, звание канцлера, но на самом деле его обязанности уже исполняют граф Нессельроде и граф Кочубей, и никакого политического значения, кажется, канцлер уже совершенно не имеет.

Он занят в основном собиранием древних рукописей, коих в здешнем крае сохранилось немало.

И пусть собирает! Это никак не лучше, чем устраивать заговоры да переписываться с Бонапартом (официально Николай Петрович Румянцев в отставку вышел в 1814 году. Но, даже перестав возглавлять внешнеполитическое ведомство Российской империи, он остался канцлером: сие звание император Александр закрепил за ним пожизненно. – Позднейшее примечание Я. И. де Санглена ).

По мере расширения делопроизводства к штату моей канцелярии причислены коллежский регистратор Иван Головачевский и студент Василий Петрусевич.

Головачевский – опытный чиновник, пребывающий в бумажном море, как рыба в воде. А Петрусевич – бойкий молодой человек, отлично владеющий, помимо французского, польским и литовским. С ними, как я рассчитываю, работа высшей воинской полиции пойдет и легче, и быстрее.

Когда бумаги находятся в порядке, это уже половина дела. А теперь, в преддверии больших событий, бумаги должны быть в совершенно особенном, в исключительном порядке. И, главное, они никоим образом не должны улетучиваться.

Утром, фланируя в городском саду, видел, как бригадный генерал и британский агент Роберт Вильсон (в 1813 году за битву при Люцене он получил Георгия третьей степени. – Позднейшее примечание Я. И. де Санглена ) увивался вокруг прогуливавшегося министерства иностранных дел в лице графов Кочубея и Нессельроде. Он вообще последние дни от них старается не отходить. И сияет все время необыкновенно. Это и понятно: война на носу, а Британия в ней страсть как заинтересована.

Прогуливались и граф де Шуазель с аббатом Лотреком. Выглядели они какими-то встревоженно-напуганными.

В четыре часа пополудни явился ко мне старик аптекарь. Он рассказал мне о том, что только что доставили записку от его сына. Тот, ссылаясь на барона Биньона, сообщил, что Наполеон рано утром 16 мая прибыл к действующей армии.

Но вот, что еще особенно интересно из того, о чем уведомил меня Закс-младший в своей последней записке, весьма, между прочим, обширной.

По возвращении графа Нарбонна из Вильны, Наполеон немедленно принял его. Граф уведомил императора Франции, что наш государь отнюдь не намеревается занимать герцогство Варшавское – российские войска Неман не перейдут.