Антон Дубинин - Катарское сокровище

Кого боялась? Бермона. Старика. Вообще боялась… привыкла так-то, а злое привычное может и лучше доброго, да чужого.

В церковь? Запрещал, да. Я ходил все равно, мне-то что, ну поколотят, не убьет же он, людей все-таки стыдно… И даже на исповедь ходил к отцу Джулиану. Только потом так стало, что ходил-то я, а синяки-то были у матушки. Я и перестал. Сам молился… потихоньку, пройдешь, бывало, мимо церкви, так и перекрестишься незаметно. Господи, мол, я знаю, что Ты там, сделай что-нибудь, чтобы мне вырваться…

Отец Джулиан раньше другой был совсем, он много всякого рассказывал. Про святых иногда тоже. Про святого Доминика вот — как он босиком ходил и людей к истине обращал, и по городам в самую войну проповедовал, а люди его били да оскорбляли, а он ничего не боялся, потому что Господь был с ним. И читали мы, он мне буквы показывал… В латинской-то книге я ничего не понимал толком, а была у отца кюре еще одна, вроде календаря, про святых, где слова Господа красным цветом написаны. Отца Джулиана-то тоже били, я в таких вещах много понимаю. Кто? Да как — кто… мужики наши… Альзу Кривой всегда готов на такое дело, и из пастухов тоже нашлись. Им только укажи, кого бить. Денег ему не платили целую зиму на свечи, и дров не было, в церковь войти — ноги к полу примерзали. Если бы не торговка наша, она ему и в долг давала, и обедать звала — так и не знаю, чего бы он делал. А все потому, что когда завелся у нас в лесу Старец, совершенный этот, отец кюре грозился поехать к епископу и… понятно что. Ему дверь ослиным дерьмом обмазали, — Антуан шмыгнул носом, стараясь держаться независимо, хотя это и плохо получалось. — И написали на пороге — доносчик. Тогда-то мне отчим и запретил к нему ходить. Не словами запретил, он же со мной и не разговаривает почти, а… сами понимаете. А я и послушался, — выдохнул юноша, глядя черными от стыда глазами куда-то Аймеру над головой. Аймер догадался, и не оборачиваясь: на Распятие. — Послушался из… трусости. И стал уже настоящим еретиком и конченым грешником. Скажите мне, отцы мои, можно мне какую-нибудь такую епитимью, чтобы надежда была хоть на Чистилище?.. И еще… для матушки бы что-нибудь сделать. Может, его удалить куда-нибудь, а мы бы с ней и вдвоем в мастерской управились, или запретить ему так, чтобы послушал. Сестренка-то когда болела, он к ней Добрых Людей позвал, те книгу ей на лоб положили да слова сказали, а он потом ей три дня ни крошки хлеба не давал. Это эндура называется, Господи помилуй, и отец Джулиан говорил, что от этой эндуры люди прямиком в ад попадают. Матушка тайком хотела ее супом покормить — а он сказал, мол, матушка дьяволом одержима и хочет Жакотту дьяволу отдать. Так отделал тогда матушку, она три дня с постели не вставала. А Жакотта-то и умерла… Я и не знаю, от болезни ли, от голода. Мне только пару раз ей получилось солонины с хлебом дать. Маленький кусочек».

— Значит, ваш дом посещали так называемые Добрые люди и даже проводили у вас свои обряды?

Догадался, отец Франсуа… Ну зачем это нужно? Ясно же, что проводили — нет, все должно быть по чину, надобно мальчишку дурацкими вопросами мучить… Аймер, молчи, молчи, пиши. Святое послушание, абсолютное послушание.

Антуан округлил глаза — вернее, единственный здоровый глаз, другой заплыл почти до щелки. Лучше бы Франсуа спросил, за что ему на этот раз любимый отчим глаз подбил…

— Так вы разве не знаете? Я ж говорил… Конечно, приходили. Да пока отец Пейре у нас в лесу не поселился — а тому уж года полтора как — мало кто из еретиков к нам в Мон-Марсель захаживал. Вот хлеб освященный — это да, это передавали по деревням, обычно пастухи как с перегонов вернутся, так корзину и до нас донесут. У нас люди собирались этот хлеб вместе есть. А когда Жакотта болела, отец пастухов в Акс посылал, где вроде бы знали люди, как совершенных найти. И нашли ведь какого-то… даже не знаю, как звали, нестарый еще был, проделал свое проклятое дело, штуку сукна забрал в уплату и ушел. Матушка ему с собой, помнится, рыбы сготовила. За то, выходит, сготовила, что он сестренку уморить приказал…

— А с появлением… еретика Пейре? Часто у вас люди собирались?

— Как отцу Пейре угодно было. Он ходить-то по домам не любит, ему лучше, чтобы к нему шли и с собой подарки несли… Но по праздникам-то, грех сказать, захаживал, так что я в этом году ни на Рождество, ни на Пасху в церкви не был…

Антуан, к великому недовольству брата Франсуа, не сказал ничего нового. Как назло, даже не назвал ни одного имени, ранее не встречавшегося в протоколах. Все тот же вечный Марсель Альзу Кривой, те же сыновья байля с женами, тот же Раймон Пастух, брат красавицы Гильеметты и большой любитель женского пола. Старуха Мангарда — от этой толку и вовсе нет, она покаялась в первые же дни. А Антуана, похоже, более всего занимали собственные грехи: к ним он и сводил любой разговор, расспрашивая слезно, осталась ли у него хоть малая надежда на Чистилище после таких ужасных предательств. Имен же он по большей части либо не знал (не доверял ему отчим, и был, признаться, совершенно прав), либо не помнил: по собственным словам, он старался как можно меньше дела иметь с катарской компанией Мон-Марселя. Вот в лес к отцу Пейре — да, ходил. Отчим посылал, когда сам ленился или когда времени не было: далеко все-таки, и дорога скверная, сплошной бурелом и колючки, да скальные камни. Плохой тут лес, по такому по своей воле не гуляют.

Аймеровы стопы отлично помнили эти самые колючки: голые ноги саднило по самые лодыжки. Одного взгляда на их с Франсуа ноги могло бы хватить кому опытному, чтобы догадаться, где они были этой ночью.

— Как вы относились к Старцу? Испытывали к нему что-либо вроде благоговения, склонялись ли когда-либо к его учению?

— Да как… Когда он говорил и смотрел — бывало, склонялся, да это ж у всех так. А как переставал его видеть, так радовался, что без него остался наконец!

— Почему радовались?

— Отче, я и не знаю… Ну… не смотрел больше он на меня, уже хорошо… Он же, Старец этот, когда смотрит, как будто в голове рыщет, или тянет из тебя чего. Отче, — добавил он почти шепотом, — я думаю, что он — не совсем человек. Я думаю — и старая Жанна так же говорила — что в отце Пейре сидит, сохрани Господи, здоровенный дьявол. Как тот, со свиньями, которого звали Легион…

— А вы, я смотрю, с Писанием отчасти знакомы! Не Совершенный ли Пейре вас просвещал?

— Отче, да я ж в церкви-то часто Писание слушал. Когда еще мог туда ходить…

Спрошен наконец о синяке, Антуан будничным голосом подтвердил, что да, это отчим ударил — они с утра поссорились: Бермон, увидев, что франкская стража исчезла, немедля послал пасынка в лес, предупредить Совершенного и заодно проверить, все ли в порядке. Он не слишком высокого мнения был о разуме инквизиторов и католиков вообще, однако все же понимал, что самому ему сейчас лучше никуда не ходить. Мало ему вызова на трибунал, с которым он и так тянул, сколько возможно.