Антон Дубинин - Катарское сокровище

— Спасибо, возлюбленный во Христе дорогой брат, благословен будь Господь по всех дарах Своих. Да благословит тебя Господь и воздаст тебе полной мерой, полной, нагнетенной, утрясенной.

Тогда Аймер еще не знал, что многие доминиканцы по примеру своего святого отца благодарят за подаяние на коленях. Он дико оглянулся, сгорая со стыда — уж не видит ли кто? Пара прохожих обернулась на них, но без особого внимания; потом молодой монах поднялся, помог встать старшему, и они продолжили свой путь, такие же мирные и усталые, оставив Аймера одного. Тот же стоял посреди улицы, мешая людям проходить и вызывая нарекания — «Ишь ты, пьяница, среди бела дня стоя заснул!» — и ничего уже на свете не понимал, кроме одного — что давно у него на душе не было так скверно.

Промаявшись еще около недели, Аймер наконец предпринял решительный шаг. Он постеснялся спрашивать у Рауля, где доминиканский монастырь, так как прежде сам же отказался туда идти; однако обиталище братьев проповедников найти оказалось очень просто — спросить, где дом соборного капитула, и постучаться в дверь маленького кособокого здания, зажатого, как клин в щели, между двумя хорошими домами.

Время было — раннее утро, когда, по чаяниям Аймера, монахи еще не могли разбрестись по городским делам. Брат привратник открыл ему скоро; приветливо спросил, чего ищет собрат клирик. Прибегая к своему искусству всем и всегда нравиться, Аймер выбрал из арсенала улыбок самую солнечную и непобедимую и спросил, нельзя ли ему увидеться с одним монахом этого монастыря. Таким, знаете, старым, сутулым маленько, улыбчивым, которого в последнее время отправляют собирать подаяние. Вот имени, добрый брат, не могу припомнить…

Привратник в ответ просиял не менее лучезарно.

— А, так это вас ожидает отец приор! Проходите, проходите, я вас к нему сейчас же отведу. Он уж несколько дней вас ждет, велел мне запомнить, что должен явиться молодой школяр, высокий и красивый, со светлыми волосами…

— Это какая-то ошибка, — замотал светлой головой Аймер. — Вовсе мне не надо к настоятелю, вы меня с кем-то спутали!

Так он и повторял весь короткий путь от дверей до низкой комнаты, служившей бедным монахам — Бог весть, должно быть, залой капитула. Привратник уверенно повлек его к арке двери, едва ли не силой втолкнул вовнутрь — и Аймер подавился очередным возражением: спиной к украшенной распятием стене в кресле сидел давешний сутулый старик, улыбаясь ему навстречу, как долгожданному родственнику. Аймер никогда еще не видал такой скверной залы капитула: тесная, темная комнатенка, штук двадцать разнокалиберных стульев вдоль стен, на потолке — лишаи торчащей наружу дранки.

— Отче приор, к вам тот школяр, о котором вы предупреждали, — сообщил привратник, приветственно склоняя голову.

— Спасибо, брат! Оставьте нас ненадолго вдвоем, — и настоятель поднялся, чтобы поприветствовать Аймера. Протянул ему навстречу обе руки.

— Вот вы и явились наконец, дорогой сын! Господь недавно открыл мне, что вы непременно придете в скором времени. Но сегодня с утра я вас особенно ждал.

— Отец, это какая-то ошибка…

— Что вы, что вы, дорогой сын. Никакой ошибки, я вас ожидал, вы меня искали…

— Сказать по правде, я в самом деле искал вас, — изумленно признался Аймер. — Искал за одним небольшим делом — может, вы забыли, но я хотел бы…

— Да-да, я знаю, сын мой, конечно же. Господь открыл мне, что вы хотите облечься хабитом Ордена Проповедников, и я готов принять ваши обеты.

Аймер как будто с разбегу налетел на стену. В глазах у него все поплыло, и он, словно спьяну, увидел двух отцов приоров — одинаково плешивых, одинаково улыбавшихся морщинистым ртом. И два распятия над двумя приорскими креслами.

— Это неправда, — выговорил он, мотая головой. — Какие обеты, какой еще хабит? Вы ошиблись, я и не думал никогда…

— Сын мой, не противьтесь Божьей воле о себе…

— Пустите меня! Я хочу уйти, — внезапно охваченному ужасом Аймеру показалось, что стены смыкаются вокруг него. — Что вы придумали? Я тут ни при чем! Я ухожу, я занят, у меня диспут…

Старик приор беспрепятственно отпустил его ладони, извиняющимся жестом поднял руки перед собой — будто собирался говорить Dominus vobiscum.

— Хорошо, сын мой, как скажете… Я и впрямь мог ошибиться. Кто я такой, бедный грешник, чтобы толковать волю Господню о другом человеке? Прошу вас, не уходите так спешно, ведь вы же все-таки хотели видеть меня.

— Я… мне надо идти, — слегка успокоенный Аймер скрестил руки на груди.

— Что же, я не могу вас удерживать. Одна только просьба — прежде чем вы уйдете, давайте помолимся вместе. Прочтем здесь же, перед Христом Распятым, несколько простых молитв — и более я от вас ничего не потребую.

Не дожидаясь ответа, он повернулся к Аймеру спиной, склонил старые колени и начал молиться. Юноша нерешительно постоял, потом тоже встал на колени рядом с ним — как раз когда приор бормотал Memorare . И когда колени его коснулись холодного пола, с Аймером случилось то, чего душа его ожидала всю жизнь: Господь посетил его.

Он не видел видений, не слышал никаких голосов, кроме старого голоса настоятеля. По большому счету, с ним вообще не случилось ничего необычного. Просто сердце Аймера перевернулось внутри него, в сердце его что-то тихо щелкнуло под прикосновением Божьей длани — Pater, вслед за приором выдохнул он, и глаза мгновенно наполнились слезами. Не в ослепительной вспышке — в тихом откровении Аймер увидел всю свою жизнь, от того мига, как крестильная вода коснулась его пушистой головенки; увидел всех, кого любил, все, чем когда-либо желал стать; увидел великих святых и ужасных грешников, то, чего боялся с детства, и то, по чему всегда томился. Тихая девочка, в которую он влюбился в шесть лет, а в семь навеки потерял из виду, и навечерие Пасхи в кафедральном соборе его родного Лузиньяна, и таинственный смертный час, который ждал где-то впереди, и еще тысячи других вещей и событий слились воедино и странным образом оказались одним и тем же. Осмысленность бытия, непостижимая и вечная связь всех тварей со своим Творцом и друг с другом открылась ему не как постижение, не как образ — но как движение, полет к узкому устью бесконечной радости, куда он сам стремительно несся вместе с монастырским домиком, с городом Аженом, со всем, что он в жизни знал. Откровение, слишком большое, чтобы уместиться в его маленькой душе, длилось не дольше, чем звучала Молитва Господня — юноша словно бы заглянул в окно, раскрытое в огромный сад, после чего ставня захлопнулась. Аймер снова увидел облупленную стену, грубое распятие на ней, тусклое окошко с пузырем вместо стекла — и молча заплакал, сердцем узнавая, что наконец-то вернулся домой.