Джек Уайт - Рыцари света, рыцари тьмы

— Иную? В каком смысле?

— Во всяком… Прежде, пока это не началось, иногда ночью у меня бывали сны, очень смутные и неясные. Я едва ли бы и вспомнил их, если бы не последствия того, что они действительно мне снились. Пролитое семя… Но теперь все стало иначе. Сейчас они повторяются каждую ночь. Еженощно. Эти сны я запоминаю, а некоторые помню очень четко. Я даже узнаю места, где все это происходит, хотя ни в одном из них я никогда не бывал… И ощущения… они такие острые, будто я чувствую их наяву. И так каждую ночь, магистр Гуг. Молитвы мне не помогают, как не помогает и работа до изнеможения, и вечером я борюсь с дремотой до последнего, но потом все-таки засыпаю и опять вижу те же сны. Я близок к отчаянию.

Повисло молчание. Де Пайен, не сводивший глаз с молодого рыцаря, убедился, что тот и вправду находится в полнейшем унынии. Неожиданно на пороге возникла фигура их собрата — Арчибальда Сент-Аньяна. Тот внимательно посмотрел на обоих сидящих и сообразил, что их разговор не предназначен для его ушей. Он еще раз вопросительно взглянул на Гуга, но тот слегка покачал головой и жестом отослал его обратно, а затем опять обернулся к Сен-Клеру:

— Ты сказал: «Пока это не началось». А ты не припомнишь, когда началось? Может быть, какой-нибудь особый день или событие совпадают по времени с твоей напастью?

— Чего уж проще, — вздохнул Сен-Клер. — Все началось после моего… недуга.

— То есть твоего похищения?

— Похищения, недуга — какая разница? Как бы мы это ни прозвали, я не помню ничего, что происходило со мной. Вот здесь-то, на мой взгляд, и кроется самый настоящий недуг. В общем, после этого со мной и приключилась напасть.

— Но ведь прошло почти восемь месяцев. Когда же начались сны?

— Понятия не имею, магистр Гуг, но, думаю, месяца через три или четыре после моего возвращения. Я тогда заметил кое-что… некую неустойчивость функций моего организма… А с течением времени она становилась все более и более очевидной, потому что частота ее проявлений возрастала — от одного-двух раз за месяц к трем-четырем, потом до раза или даже двух в неделю. А теперь, как я уже сказал, они происходят еженощно, и я ничего не могу с этим поделать. Я одержим.

Де Пайен поднялся и принялся шагать туда-сюда, заложив руки за спину и уперев подбородок в грудь. Сен-Клер молча сидел и смотрел прямо перед собой, не обращая внимания на перемещения своего наставника. Наконец де Пайен остановился и в упор посмотрел на молодого монаха:

— Я тебе в этом не помощник, брат Стефан, поскольку у меня нет ни соответствующего опыта, ни особых возможностей. Но я все же сомневаюсь, что ты и вправду одержим. Тебе надо бы пойти к патриарху Вармунду и побеседовать с ним. Расскажи ему все то же, что и мне. Пусть он и христианин, но он получше моего разбирается, чем тут можно помочь. А я всего лишь рыцарь, как и ты сам, я воин, а не священник, поэтому не разбираюсь в одержимостях и тому подобных вещах.

Сен-Клер явно расстроился.

— Вот-вот, магистр Гуг, о его вере и речь. До сих пор я обходился без христианских молитв. Разве теперь, когда уже прошло столько времени, они мне пригодятся?

— Любые молитвы не будут лишними, равно как и участие доброго и благородного человека, который попросит за тебя Бога — между прочим, Того же Самого, что и у тебя. Наш старинный орден никогда не отказывался от этого родства. Все расхождения произрастают из ереси, насажденной среди христиан более тысячелетия назад, согласно которой человек по имени Иисус был назван Сыном Божьим. Вот главная причина нашего несогласия. Тем не менее, как это ни печально, мы имеем основания подозревать, что, когда настанет возможность пролить свет на эти различия, они окажутся просто убийственными. Именно поэтому наше братство научилось жить в неизбежной лжи, примкнув к христианам и следуя законам христианского мира, хотя мы, по сути, далеки от него. Возможно, это отдает гнусностью, но делается ради собственного спасения.

Де Пайен прервался, обдумывая дальнейшие доводы, и затем добавил:

— На самом деле все гораздо серьезнее, хотя многим из братьев подобные мысли даже в голову не приходят. Я сейчас говорю о непременном условии нашего ордена — принимать одного человека от каждого семейства, не больше. — Он взглянул на Сен-Клера в упор. — Сколько за все эти годы — с тех пор как я вступил в орден — провел я ночей в бдениях, но и сейчас еще не до конца уразумел. У каждого в нашем братстве есть в семействах и родные, и друзья — уже не упоминая жен и других родственниц. Все они не принадлежат ордену, а значит, живут, как и все прочие христиане, даже не подозревая, что у нас иная истина. Мы находимся в их кругу, а они понятия не имеют, кто мы на самом деле. Неужели это различие возвышает нас над всеми прочими? Разве от этого они становятся менее достойными восхищения и, вообще, просто менее достойными? Вовсе нет. Орден просветил нас, что их всех обманули, но в том не их вина, поскольку целый свет, весь мир христианский построены на подмене ценностей. Поэтому, не теряя ясности рассудка, мы вынуждены признать, что, несмотря на жестокость и несправедливость, на все бесчинства и отвратительные деяния, творящиеся вокруг нас во имя Иисуса Христа, в мире тут и там не переводятся добросердечные, замечательные люди, для которых совесть, чувство приличия и скромность — не пустые слова.

Он взглянул на Сен-Клера из-под насупленных бровей и заключил:

— Вот такой человек и есть Вармунд де Пикиньи. Я в этом ничуть не сомневаюсь. Заблуждения его веры в данном случае несущественны — в этом я уверен ничуть не меньше. Говорю тебе это как наставник — ты можешь целиком и полностью положиться на меня и отбросить все колебания. Они еще у тебя остались?

— Нет, магистр Гуг.

— Вот и прекрасно. Тогда сегодня же я отправлюсь к нему и уговорю принять тебя так скоро, как только будет возможно. Ты же не теряй времени даром и остаток дня посвяти молитве. Жди, пока я тебя не позову. А теперь иди с миром. Архиепископ Вармунд восстановит твой душевный покой, а если он и обнаружит, что ты действительно одержим, то сумеет изгнать любого беса, какой бы в тебе ни угнездился. Ступай.

Вармунд де Пикиньи, архиепископ Иерусалимский, стоял у открытого окна и размышлял, прислонившись к стене. Правым кулаком он подпирал себе левый локоть и барабанил пальцем по кончику носа, вперив отсутствующий взгляд во дворик патриарших покоев.

За его спиной, в личной часовне Вармунда, преклонив колени перед алтарем, его ожидал рыцарь из общины Гуга де Пайена. Однако архиепископ все медлил с возвращением: он так и эдак взвешивал все, что поведал ему молодой монах, и уже наткнулся на загадку, которая показалась ему неразрешимой. Он ни минуты не сомневался, что юноша вовсе не одержим демонами. Околдован — это пожалуй: такая мысль явилась архиепископу непонятно откуда и вынудила улыбнуться уголком рта. Нет, бесспорно, не об одержимости тут речь.