Мартин Стивен - Могила галеонов

— Что ты за человек! — продолжал Джордж. — Зачем тебе все эти хитросплетения, сложные интриги, шпионские страсти, когда ты наконец будешь жить по-человечески — бегать за девушками или пьянствовать, как нормальные люди?.. Ах да, совсем забыл: ты ведь и этим занимался. Ну, как бы там ни было, по-моему, тебя просто сразу зарежут, как только мы сойдем на португальский берег, — не их, так наши.

В тот момент в соседней комнате раздался треск и чей-то крик, потом — громкая энергичная речь. Грэшем с беспокойством прислушался. Анна втолковывала служанке, что надо поторопиться, и в подкрепление своих слов швырнула керамическую вазу с булавками в стенку. Вазы стоили денег, как, впрочем, и горничные. Генри надеялся, что разбита только ваза. При нем Анна всегда сохраняла хладнокровие. Может быть, он что-то упустил из виду? То, что происходило в соседней комнате, кажется, не могло исходить от девушки, которую, как ему казалось, он знал.

— Ты ведь знаешь, — сказал Грэшем, мысленно возвращаясь к разговору с Джорджем, — есть два способа маскировки: скрывать информацию о себе и рассказывать всем о том, кто ты есть. У жениха этой девушки база в Лиссабоне. Я ее опекун. Вполне естественно выглядит, если я стараюсь сдержать слово, данное ее матери. А если я организую это на самом высоком уровне, получу разрешение от королевы и от генерал-губернатора, то они подумают, что только сумасшедший будет поднимать столько шума вокруг своего визита, если он на самом деле шпион.

— Пожалуй, и действительно сумасшедший, — заметил Манион.

— Я тоже поеду с тобой, — заметил Джордж.

— Ты?! Тебе нельзя…

— Заткнись, — прервал Джордж. — Во-первых, ты меня все равно не остановишь, у меня тоже есть разрешение королевы, за которое мой отец заплатил кучу денег. Во-вторых, я для тебя — отличное прикрытие, лучше меня — только эта девушка. Люди считают меня просто смешным верзилой, комедиантом, а такого человека мог послать куда-то в качестве шпиона только тот, у кого совсем крыша поехала.

Про себя Грэшем неохотно признал: его друг говорит дело, хотя он пока еще не принял решение согласиться с Джорджем. Генриху просто-напросто не хотелось рисковать другом. Почему-то представлять себя участником опасных предприятий бывает труднее, чем представлять в этом качестве близких людей. «Вот почему так удобно никого не любить», — подумал Грэшем. Друзья стали ждать Анну.

Грэшем был одет в роскошный черный камзол, шитый серебром, с кружевным воротником. Этот наряд выгодно подчеркивал его широкие плечи и узкие бедра, а прекрасно сшитые шелковые панталоны в обтяжку могли бы вызвать зависть любого из молодых придворных франтов. Но, в отличие от его сверстников, любителей моды, Грэшем не носил экстравагантных высоких шляп. Его шляпа, сшитая из того же материала, что и камзол, была гораздо более плоской. Генри не любил большого количества драгоценностей, но единственный бриллиант на его перстне стоил столько же, сколько все золото и драгоценности, которые носили трое четверо самых богатых придворных. Это была роскошь, которую позволял себе еще его отец, вообще говоря, к роскоши не склонный. Он говорил: подобные вещи хорошо действуют на банкиров и заимодавцев.

В соседней комнате снова заговорили на повышенных тонах, и снова что-то, похоже, разбилось.

— Сходить, что ли, посмотреть, что там такое? — спросил Грэшем.

— Не надо, — отвечал Джордж. — У женщин свои дела. Пусть сами разберутся. Подожди. Они с этой служанкой минуты через две выйдут оттуда, как две лучшие подруги.

Через несколько минут горничная отворила дверь с таким видом, как будто к ним в гости пришла королева. Отчасти это было обоснованно. Даже Манион на мгновение замер от изумления, когда появилась Анна. Ее красивые синие глаза хорошо гармонировали с великолепным, действительно достойным принцессы темно-синим платьем, которое украшало такое количество жемчугов, как будто для их добычи потребовалось опустошить целое море. Над ее прической, похоже, работала какая-то жительница Олимпа, на время сошедшая на землю. Платье казалось как нарочно скроенным по фигуре Анны и подчеркивало ее достоинства. Оставалось только удивляться, как удалось вовремя подготовить это произведение искусства. И цена придворного платья, конечно, была сказочной. Однако богатство говорило само за себя. И Грэшему, пусть это и было ему не по сердцу, пришлось признать данный факт. Самого его в тяжелые годы юности намеренно лишили средств, но тем вернее он научился ценить силу материальных благ.

— Надеюсь, сборы идут хорошо, не так ли? — спросила Анна, сделав положенный реверанс. На сей раз за ее внешним хладнокровием просматривалось плохо скрываемое волнение.

— Вы переломали Мэри все ее конечности или только часть? — сухо осведомился Грэшем.

Анна вызывающе взглянула на него и сказала:

— Иногда вы бываете дураком, что очень странно для такого богатого человека. Мэри — очень хорошая служанка, и мы с ней лучше друзей. Девушки не общаются так же, как глупые мужчины.

Она произнесла свою речь с видом королевы, отчитывающей своего слугу. Похоже, она собиралась и дальше продолжать в том же духе. Грэшема такое поведение раздражало. Уместное при определенных обстоятельствах на палубе корабля, здесь оно казалось излишним.

Манион отметил про себя: эта красавица страстная. Красивые девушки бывают похожи на фарфоровые вазы, которые на огонь не поставишь, но у этой невидимый огонь горел внутри, хотя она не показывала вида, что это так. Ему казалось, она девственница. Впрочем, это ведь дело временное.

Между тем Грэшем и Анна продолжали спорить.

— Надо говорить «лучшие друзья», — поправил Грэшем.

— Конечно. Я так и сказала.

— Нет, вы сказали «лучше друзей».

— Не может такого быть!

— Почему вы всегда отрицаете очевидное? — спросил Грэшем.

— Я не всегда отрицаю очевидное. — Анна помолчала, видимо думая над ответом.

Джордж так и сидел с открытым ртом, с тех пор как ее увидел, и его растерянность тешила ее тщеславие.

— Я иногда это делаю, но только по необходимости. А с вами это часто необходимо — вы очень надутый и разговариваете со мной как старик, а на самом деле вы мальчишка — немного только меня старше.

— Я, пожалуй, вместо вас возьму с собой в Лиссабон попугая Спенсера, — заметил Грэшем. Поэт Спенсер являлся его старым другом. — Он красивее вас, и если нужно, чтобы он заткнулся, то достаточно накрыть его клетку одеялом.

— Ах, так вы хотите, чтобы я лежала у вас под одеялом?

— Я этого вовсе не говорил!

Так они продолжали спорить, странным образом переходя от официального тона к переругиванию в духе старой семейной пары.

Манион перестал вникать в их речи, однако они продолжали такое же общение всю дорогу, пока добирались во дворец. Лишь бы только это прекратилось по дороге в Лиссабон!