Бенджамин Рошфор - Невероятные приключения Фанфана-Тюльпана. Том 2

К трем часам дня в бревенчатой хижине, прежде служившей трапперу, собралось совещание на высшем уровне, на котором обсуждался вопрос, продолжать ли ночью атаку, но несмотря на то, что оно прошло быстро и почти без споров, единственное о чем удалось договориться - это, чтобы зажать Йорктаун в тиски осады, а не пытаться опрокинуть его защитников штурмом.

На следующий день 12 октября в пять часов пополудни генерал Корнуэльс, который должен был бы радоваться и, честно говоря, удивляться этому обстоятельству, покинув тот маленький домик, в котором мы его видели, и отдавая приказы своим офицерам, в характерной для него манере с величественным благодушием, чуть смягченным специфическим юмором, предложил Лафайету устроить праздник по случаю ничейного результата сражения.

Приказы были отданы и в пять часов невозмутимым орди нарцем был подан своему невозмутимому генералу невозмутимый пятичасовой чай. Корнуэльс задержал только полковника Диккенса, чтобы предложить ему партию в вист.

Диккенс прекрасно знал, что причиной такого расположения было не только то, что он очень хороший игрок в вист; скорее это определялось естественной любезностью со стороны генерала, его порывом симпатии. Но, действуя как настоящий английский джентльмен, он позволил себе сначала говорить только о прошедшем сражении, о том, есть ли у них какие-то шансы или их нет вовсе; о Судьбе, которая слепа; о войне, которая бессмысленна (все эти высказывания произносились под аккомпанемент рвущихся снарядов, дрожь оконных стекол и лестниц в домах, под грохот, который уже не заставлял никого вздрагивать, под треск домов, рушившихся на улицах на людей). И лишь потом перешел к вопросу, который генерал Корнуэльс поставил между двумя карточными ходами, как бы между прочим:

- О! Кстати, мой дорогой полковник...Как себя чувствует мадам Диккенс?

И весьма элегантно добавил, ещё до того, как услышал ответ:

- Черт возьми! Вы выиграли, мой полковник. Я должен вам пять фунтов.

- Она исчезла, - пробормотал полковник так, словно эти пять фунтов были его единственной заботой. - Её нет уже двое суток. Чтобы оказаться в самом центре событий, она в своем патриотическом порыве направилась на один из тех двух редутов, что оставались нашей последней надеждой и где, как она полагала, будут самые большие жертвы. (Он сделал паузу:) Я передал ей ваше мнение о том, что её гибель не принесет нам пользы.

- Диккенс?

- Да, генерал!

- Это не генерал обращается к вам. Скажите мне, мой друг, как мужчина мужчине, была ли у неё причина искать смерти?

- Ну, если вы позволите мне быть откровенным, с годами её характер стал более мрачным. (Он позволил себе вздохнуть, а затем сокрушенно добавил): Мне кажется, что она вдруг потеряла желание жить.

Сказал он это очень тихо, едва слышно. И подумал:

- "Мне кажется, я не смог сделать её счастливой, и это самое главное."

Но он ничего не сказал и Корнуэльс также промолчал, хотя подумал то же самое.

- Давайте выйдем, - сказал он. - Вы пойдете со мной? Я хочу проверить нашу оборону. Вполне возможно, что сегодня ночью нам придется иметь дело с решающим штурмом.

Уже на улице он дружески добавил:

- Диккенс, давайте сначала пройдем к редутам, где, как вы думаете, может оказаться ваша жена. Мы приведем её с собой; она может не подчиниться авторитету мужа, - добавил он успокаивающим тоном, - но не может возразить против приказа генерала.

Пояса укреплений они достигли, миновав искалеченных солдат, которые возвращались своим ходом, и телеги, на которых поспешно вывозились оперированные и умирающие в те импровизированные госпитали, где они размещались в подвалах, так как время от времени рвались снаряды и долетали пули.

По прибытии их ожидало новое печальное известие: два редута, расположенных в трехстах метрах перед линией укреплений, за последние полчаса были полностью окружены и все их связи с городом прерваны.

Теперь оттуда никто не мог выбраться, в том числе и мадам Диккенс, если бы к несчастью она там оказалась.

* * *

Эти два редута, сооруженные из камней, кирпича, частокола, фашин и мешков с землей, и в классическом стиле снабженные по бокам уступами, вооруженные многочисленными орудиями, с высокими земляными насыпями, позволявшими стрелять в противника сверху, с одной стороны давали генералу Корнуэльсу слабую надежду продержаться до прибытия генерала Клинтона (который так никогда и не появился), а с другой стороны, представляли для союзных сил страшный нарыв, который нужно было ликвидировать.

Двести человек, каждый из которых был хорошо обеспечен оружием и боеприпасами, держали траншеи под страшным фланговым огнем; если их и можно было сокрушить, то ценой огромных потерь; и вот тысячи солдат, американцев и французов, окружали редуты ползком, пробираясь на животе и стараясь любым путем укрыться от свистевших повсюду снарядов и пуль. Вот почему, как писал историк, нужно было срочно провести хирургическую операцию, чтобы ликвидировать эти два нарыва.

Было ясно, что артиллерийская подготовка приведет к большим жертвам среди осаждающих, затаившихся у самых редутов, приходилось рассчитывать лишь на сабельную и штыковую атаку!

На совещании в штабе решили, что атака начнется на заре 14 октября нужно было дать людям немного отдохнуть, перегруппировать некоторые батальоны, назначить командиров взамен погибших и отобрать лучших солдат. Весь день, предшествовавший атаке, Лафайет провел с офицерами в своей маленькой белой палатке, разрабатывая план операции. Рошамбо должен был атаковать левый редут, а Лафайета Вашингтон назначил командовать атакой на правый. В это время произошел неожиданный инцидент.

Среди многочисленных важных персон, окружавших главнокомандующего, находился некий полковник Виомениль, сухой и смуглый человек, который явно любил дерзить, так как, повернувшись к Лафайету, сказал с оскорбительным видом сомневающегося человека:

- И вы надеетесь успешно выполнить свою миссию, мсье?

Вопрос несомненно заслуживал пощечины, но этого нельзя было сделать в присутствии Вашингтона. Так как Лафайет ограничился тем, что сурово нахмурился, то Виомениль ещё ухудшил ситуацию, добавив:

- Я хочу сказать - с вашими...вирджинцами.

- Мои вирджинцы - лучшие солдаты во всей армии! - загремел Лафайет, с трудом сдерживаясь. - Они это вам докажут.

И он резко отвернулся, чтобы не обострять ситуацию, так как именно этого добивался Виомениль. Тот ненавидел маркиза. Виомениль в составе войск Рошамбо находился здесь для того, чтобы сражаться - но за короля Франции, а не за повстанцев. Он ненавидел и презирал Лафайета за то, что тот борется за освобождение Америки. Так что около полуночи, когда все офи церы ушли и Лафайет прилег отдохнуть два-три часа, он загадал, чтобы вражеская пуля укоротила Виоменилю его язык.