Бенджамин Рошфор - Невероятные приключения Фанфана-Тюльпана. Том 2

Это можно было сделать, так как у него был ещё Френсис, который жил сейчас в Нью-Йорке - сын Анжелы, прелестной наставницы в английском языке. Но Тюльпан решил, что нет необходимости сообщать это Летиции.

И когда она спросила, что он может на это сказать, он ответил, что сказать ему нечего, разве что это безумие, ведь прошло много лет и нет смысла снова отыскивать таких взрослых детей; что все это дела давно минувших дней; что он никогда не мог, увы, обуздать свои естественные порывы - но все это было вызвано главным образом отчаянием оттого, что он потерял её, её, которая сейчас разговаривает с ним таким суровым тоном. Он произнес все это с видом глубочайшего раскаяния; он очень плохо отозвался обо всех и сказал, что жестоко наказан за свое недостойное поведение гневом единственного существа в мире, которое он любит и закончил он свою речь следующей душераздирающей фразой:

- Я вижу, что выгляжу предателем в ваших глазах. Тогда прощайте. Да, я заслуживаю того, чтобы никогда больше не видеть вас и провести остаток своей жизни в пустыне, как Альцест, для того, чтобы до конца испить вечное отчаяние оттого, что я был изгнан вами.

- Что-что? Кто тебя куда выгонял? - спросила Летиция, когда он медленно, шагами приговоренного к смерти вернулся в свою комнату. И догнав его, добавила:

- Я ценю твои признания, а признание - половина прощения.

Но Фанфан по-прежнему сохранял вид человека, терзаемого угрызениями совести:

- Я никогда не смогу простить своего преступного поведения, из-за которого никогда больше не смогу сжать тебя в своих объятиях, - прошептал он, тем не менее это проделывая.

- Боже мой! - воскликнул он, покрывая её шею поцелуями, - никогда больше не покрывать твою шею поцелуями! Мои руки должны навсегда отказаться от твоего тела, - продолжал он, лаская все её тело. - Мои губы пересохли от того, что их лишили такого источника, как твои губы, - продолжал он перед тем как прижаться губами к её губам, прильнуть к её рту, всосать её язык, с волнующим трепетом снять с неё платье и отнести её на кровать.

Так они вновь занимались любовью, причем так энергично, что в конце концов уснули как сурки, но по-прежнему тесно обняв друг друга, и проснулись только среди дня, причем оба одновременно. Как раз для того, чтобы увидеть, с трудом раскрыв глаза, маркиза Лонея, который также устроился рядом, хотя в несколько иной позе, усевшись возле их постели.

Он рассматривал их круглыми от удивления глазами, словно увидев Лернейскую Гидру. В руках он держал огромный букет хризантем, которые почти полностью скрывали его смущенное лицо. Он был в великолепном белом наряде, парик свеже завит, и походил одновременно на деревенского жениха и Одиссея, который вернулся в Итаку и обнаружил, вопреки рассказам Гомера, что Пенелопа отнюдь не отказывала претендентам на её благосклонность.

- И это ваша сестра, - простонал он наконец, растоптав в свинцовом молчании свои цветы. - Значит, это ваша сестра!

Ясно было, что он полностью оценил ситуацию.

- Да, действительно, мсье, больше она мне не сестра, - согласился Тюльпан, так как не хотел, чтобы хоть малейшая тень недоразумения могла запятнать в глазах начальника тюрьмы репутацию Летиции.

Схватив одной рукой свои штаны и завернувшись в покрывало, чтобы не шокировать начальника видом своей наготы, он направился к себе. Остановившись у двери, игривым тоном добавил:

- Боюсь, что некоторое время мы не будем встречаться, так как нужно несколько разрядить обстановку. Не мог бы я, моя дорогая, спросить у тебя с разрешения господина де Лонея, откуда тебе стали известны детали моей биографии?

- От Фаншеты де ля Турнере, - сказала Летиция, глядя при этом на начальника тюрьмы с той улыбкой, о которой она знала, что та неотразима,

- Вы не знали семью Турнере, мсье? Полковник был военным атташе в Голландии. И мой муж, полковник Диккенс, был назначен туда же.

- Ах! Более того, у вас есть муж, мадам! - прогремел маркиз, отшвыривая пинком ноги свои цветы в противоположный угол комнаты.

- Он умер.

- О! Примите мои соболезнования, - сказал он с приличествующим обстоятельствам видом, но тут же вновь взорвался:

- Хватит светских разговоров! - прорычал он. И, рванув дверь с такой силой, что едва не сорвал её с петель, прокричал:

- Стража! Отправьте Тюльпана в карцер!

Для Франции зима 1788-89 годов была необычайно жестокой. Страшный ураган в июле уничтожил большую часть урожая и даже то, что удалось сохранить, нельзя было никак доставить в Париж из-за морозов, которые в одну из самых холодных зим века сковали льдом все реки и остановили грузовые баржи. Париж наводнила огромная толпа нищих из сельских районов и в обстановке мятежей, охвативших почти всю страну, но особенно бурно протекавших в столице, эту блуждающую и неустойчивую массу крестьян без земли, разоренных ремесленников, мошенников разного рода революционная пропаганда могла в любой момент превратить в кузнецов будущего счастья, когда они бросят возмущаться и займутся делом. Урожай винограда оказался в этом году исключительным, так что цены на вино резко упали, что позволило к счастью компенсировать недостаток питания у беднейших классов, однако поглощение возросшего количества выпивки не способствовало установлению спокойствия в умах и сдержанности в политических конфликтах.

Комендант Бастилии не мог не наблюдать день за днем развития ситуации, видел, как постепенно все приходит в упадок и не сомневался, что вскоре должен произойти фатальный взрыв - все это привело к тому, что за несколько месяцев его волосы совершенно поседели. Но в это июльское утро, примерно девять месяцев спустя после того, как он с горечью обнаружил, что был одурачен той, которую всегда с такой меланхолией на зывал "своей прекрасной пленницей"; - однако в это июльское утро он широкими шагами расхаживал по своему кабинету, и на лице его появились глубокие морщины, вызванные новыми заботами, более личными, мы бы сказали даже интимными. Дело было в том, что два часа назад его посетил человек, одетый в черное, сообщение которого заставило его застыть от ужаса.

Предметом разговора была Летиция и все то, что вскоре должно было произойти с его прекрасной пленницей, обрушилось как гром среди ясного неба на голову господина Лонея. Он просто не мог завтракать. Кусок не шел в его перехваченное ужасом горло. Наконец к шести часам он принял решение. В душе у него царило смятение. Это решение вновь разожгло его ревность и страсть, которые не могла охладить суровость зимы, но что поделаешь: просто невозможно было не доставить ещё мгновение счастья человеку, над которым нависла холодная тень смерти!

Летиция вздрогнула от удивления, когда увидела, что он входит к ней. С того рокового дня (который оказался роковым для всех троих) он больше к ней не приходил. Не видел он больше и Тюльпана, одна мысль о котором вызывала у него болезненное раздражение, и который после трех недель карцера был возвращен в свою камеру.