Тамара Лихоталь - Повесть о славных богатырях, златом граде Киеве и великой напасти на землю Русскую

Говорят: дом без хозяина — сирота. Но терем Добрыни и в отсутствие хозяина не выглядел по-сиротски. Даже теперь, когда Добрыня пребывал в дальнем походе, в праздничные дни по-прежнему съезжались гости. Так же церемонно встречала их в зале прямая старуха с ясными мудрыми глазами, так же приветливо улыбалась красавица жена.

Молодого поповича, приехавшего вестником победы, встретили в доме знатного военачальника с радостью. Даже старуха, казалось, оттаяла. Её темное лицо, обтянутое сухой кожей, помягчело. Усадила гостя на лавку, велела слугам подать еду-питьё. Одобрительно глядела, как гость, рассказывая о Черниговской сече, опустошает одно за другим блюдо. Добрый воин должен быть охоч до еды. Тот, кто косоротится за столом, — квелый муж и худой воин. А этот молодец хоть и тонок ещё по молодости в кости, но, видать, проворен, раз приметил его Добрынюшка и послал с победной вестью.

Алёша понравился всем в доме. Старуха любила, когда говорил он о Добрыне. Могла снова и снова слушать повесть о сыновней храбрости и воинской доблести, о том, как любят его воины, готовые идти за ним на смертную сечу, как боятся поганые степняки. Настасью, скучавшую в большом терему, веселили Алёшины приезды, его шутливые речи. Слуги любили Алёшу за приветливость и щедрость.

Теперь Алеша приезжал попросту.

Бросал поводья выскочившему навстречу холопу.

Взбегал на крыльцо.

Скидывал меховую шубейку на руки придверечнику.

Шёл не в парадную залу, поднимался наверх в светелку, где, коротая время, сидела за шитьем Настасья.

Алеша входил тихо, ступая сафьяновыми сапожками по мягким заморским коврам. Садился на стулец. Рассказывал разные разности. Смотрел на склоненную Настасьииу голову. Русые волосы без жемчугов подобраны кверху, золотыми жгутами уложены вокруг головы. Чуть припухлые алые губы тихонько шевелятся. Настасья считает цветные нитки, боится сбиться со счета. Лицо серьёзное. Только ямочка на щеке весёлая.

Какие девы засматриваются на Алёшу в боярских теремах. Приглядываются и их отцы-бояре. Хоть и попович, а молодец добрый. Добрынин любимец. В княжеский дворец вхож. И сабля у него востра, и язык — не хуже. Проложит он себе путь и вдаль и вверх.

Смотрят на Алешу девы, приглядываются отцы. Только сам Алёша никого не видит. Последнее время как в тумане ходит. Пошлют ли куда с поручением, скачет, коня загоняет. Одно на уме:

вернуться в стольный,

взбежать бегом на крыльцо,

подняться по лесенке в горницу, где сидит за шитьем Настасья Никулишна, прилежно вышивает святой лик богоматери — заступницы всех женщин на земле.

А Илья проводил свои дни в хлопотах и сборах. Как мы уже знаем, он задержался в Чернигове. И вот почему. Напуганные черниговцы просили прославленного храбра побыть в их городе. Хоть и разбили степняков, да мало ли что… А если будут они знать, что тут Муравленин, и близко не подойдут. Имени его и то до смерти боятся. Так вот пусть поживет Илья Муромец в Чернигове, пусть погостит подольше.

Город отстраивался быстро. Снова лепились одна к другой избы и пристройки, жилье и мастерские посадских людей. С рассвета и до самой темноты стучал на споем подворье кузнец. Выполняя срочные заказы, ковал черенки лопат, отбивал плотницкие топоры. Горшечнику, забросив все другие дела, помогала вся семья — жена, и теща, и детишки. И все равно с утра за горшками выстраивалась крикливая бабья очередь. Но больше всего работы было, конечно, у плотников и строителей. Веселые плотницкие артели, случалось, строили всю улицу из конца в конец. Такую же и тесную и узенькую, что сосед соседу мог протянуть через дорогу руку. Наловчившись на избах посадских в одну клеть, подряжались и на боярские хоромы с жилой истобкой, спальней, сенницей для гостей и верхними светелками. Поднимали и новые крепостные стены — ещё выше и крепче прежних.

Воины, осевшие на время в городе, вместе с работными людьми, выставленными от жителей, углубляли ров, подсыпали валы, ставили сторожевые башни на месте сгоревших.

Трудно было с едой. Хлеба, правда, хватало — окрестные смерды в благодарность за оборону от поганых, не скупясь, везли зерно. А вот с мясом было туго. Скот еще раньше поугоняли поганые, часть порезали сами, часть погибла на пожаре и от бескормицы. А что уцелело, позабирали данщики.

И всё же город жил весело. Закончив стройку — будь то хоромина или изба, — артельщики кидали топоры в землю. Хозяйка выносила мед и пиво. Поп, не проспавшийся ещё с прошлого новоселья, святил новый дом и по привычке уже лез за стол. Столы ставили на подворье. Гости по-свойски несли снедь. По примеру счастливицы Василисы, приворожившей славного разведчика Данилку, девицы кружили головы воинам. Тянули в хоровод, вели на зеленый курган за полевыми цветочками. То ли крепок варили мед-пиво хлебосольные хозяйки, то ли какую силу имел курган древнего языческого князя — воины хмелели. Отгуляв одно-другое новоселье, глядишь, и сами шли к плотникам с кувшином вина. Кланялись в пояс. Так, мол, и так. Не век же воевать. Не век на коне скакать, словно степняк поганый. Надо и к делу. А Чернигов хоть и не столица, но град вполне хороший. Красен град на Болдинских горах, ничего не скажешь. Правда, тесно живут. Строятся один к одному почти без подворья, куренка и то некуда выпустить. Но зато за стенами. И с жильём, конечно, худо. Разрушено много. Но все же решил тут осесть. Надо дом строить. «А женку уже нашел», — добавлял, усмехаясь.

И пока они ладились, толкуя, сколько потребуется лесу, чем крыть — соломой или щепой, молодая женка топталась поодаль, поджидала хозяина, не вмешиваясь в мужской разговор. Когда кувшин, обойдя по кругу, успевал наполовину опустеть, били по рукам. Разговор уже вихлял в сторону.

…Вот послушай, что я скажу…

…Нет, а у нас…

…Эва, какое дело…

Женка подходила невзначай. Будто пришла за порожним кувшином (имея, конечно, при себе полный). Задержавшись на минутку, выправляла разговор, вводила его в нужное русло и, уже не полагаясь на мужа, уточняла, сколько же в самом деле надобно этого лесу и соломы на кровлю и что почем. Договаривалась, чтобы точно и без обману избу строить с подклетью для разных хозяйских дел и с сенцами. Пусть хоть невелики, а всё же сенцы. Плотники божились — все будет исполнено в лучшем виде. Снова били по рукам, снова пускали по кругу кувшин.

У боярыни ещё с утра разболелась голова. Напрасно холопка-служанка занавешивала в тереме оконца плотным рядном поверх шелковых цветных занавесей. Разве рядном отгородишься от неумолчного стука топоров, от пыли, что неопадающим облаком стоит на проезжей дороге, по которой целыми днями утомленные быки и падающие с ног лошади тянут из лесу бревна, от едкого дыма смолокурен, от всего этого гомона и крика, что долетает сюда, в верхние горницы, с улицы.