Мартин Стивен - Крайняя мера

— Мне следует быть любезной или обольстительной? — поинтересовалась Джейн.

— Тебе следует вести себя так, чтобы сберечь и защитить мою честь, что гораздо важнее женского тщеславия, — отозвался Грэшем. — Однако я с благодарностью приму любую информацию, которую ты сможешь узнать на этом вечере.

Несколько лет назад Генри взял с собой Джейн на дневной прием при дворе, представив ее как свою племянницу. Наблюдая, как девушка кокетничает с молоденьким дворянином, он сгорал от желания надрать ей уши, но по возвращении домой Джейн выплеснула на него столько тайн об отце юноши, что на их покупку не хватило бы и двадцати кошелей с золотом.

— И тебе не стыдно? — спросил Генри, удивляясь и одновременно ужасаясь ловкости, с которой маленькая бестия выведала у неопытного дурачка все семейные секреты.

— Почему я должна стыдиться? — искренне удивилась Джейн. — Меня больше привлекает возможность зачать дитя, чем переспать с младенцем. В любом случае я делаю это для тебя.

Генри понимал, что девушка действительно готова ради него на все. Она относилась к тем женщинам, которые предпочитают вступить на равных в схватку с мужчиной и выведать его тайны, вместо того чтобы приготовить на ужин аппетитного каплуна или заняться домашними заготовками. В делах подобного рода отчетливо проступала темная сторона ее натуры.

С тех пор Генри стал всегда прибегать к помощи Джейн, если это не было опасно.

— Скажи, кто тебя сопровождает во время прогулок к собору Святого Павла? — Грэшем встал и стал измерять комнату широкими шагами.

— Обычно я туда хожу с молодым Уиллом. Он втайне надеется на мне жениться и охраняет мою честь.

— Оставь свои шутки! — Настроение Генри менялось стремительно. В такие моменты Манион сравнивал его с ястребом, вынырнувшим из лучей солнечного света. В комнате наступило напряженное молчание. — С сегодняшнего дня ты будешь ходить в сопровождении трех человек: двое пойдут рядом, а третий — сзади. Одним из них будет Гарри.

Гарри воевал в разных странах и в свое время служил канониром на одном из кораблей, выступивших против Непобедимой армады, хотя выстрелить по многочисленным испанским галеонам ему довелось лишь пару раз. Он отличался огромной физической силой и не знал пощады.

— Как прикажете. — Джейн присела в реверансе и бросила на Грэшема встревоженный взгляд. — Могу я узнать причину таких чрезвычайных мер предосторожности?

«Причина простая, — подумал Генри, — и заключается она в том, что я полюбил тебя, девочка, хотя много раз клялся, что никогда этого не допущу. Иногда ты бываешь распутной, но уже в следующее мгновение становишься святой. То оттолкнешь, то позовешь самым нежным в мире голосом. Ты можешь быть жестокой и в то же время ранимой, и будешь сражаться до конца, оставаясь при этом совершенно беззащитной. Я тебя совсем не понимаю, хотя мы близки много лет. Знаю лишь одно: с тобой мое сердце бьется сильнее, а жизнь наполняется новыми красками. Ты дорога мне, и это дает надо мной власть любому, кто решит тебя похитить или причинить вред. Понимаешь ли ты, что можешь стать орудием в руках врагов?»

— Во что бы ни втягивал меня Сесил, в его планах кроется опасность. Я уверен, что Уилл Шедуэлл спешил ко мне в Кембридж, но кто-то задумал ему помешать и подослал убийц. Есть ли какой-нибудь смысл в чертовой бусине от четок? Возможно, Уилл узнал тайну, которую католикам хотелось скрыть, а может, Бэкон мечтает о возвращении страны в лоно римской церкви. Должен признать, между этими событиями существует связь, хотя мне неизвестно, какая именно.

— Да уж, Уилл Шедуэлл направлялся в Кембридж явно не за ученой степенью, — согласилась Джейн.

— Перестань нести чепуху! — возмутился Грэшем, мысленно представляя Уилла в мантии и шапочке студента Кембриджского университета. Он принял напыщенный вид и заговорил высокопарным тоном, хорошо зная, что это вызывает у Джейн раздражение: — Вы, сударыня, представляете собой большую ценность для врагов. Моя честь не позволит оставить вас в руках недругов, случись им вас похитить. Если я отвлекусь от основного дела и брошусь спасать вас из какого-нибудь воровского притона, то потеряю след, найденный с огромным трудом, что доставит большие неудобства.

— Благодарю, милорд, что просветили меня, — холодно сказала Джейн, вставая с места и одаривая Грэшема взглядом, способным заморозить Темзу в разгар лета. — Ничтожество вроде меня не должно причинять неудобств. — Выходя из комнаты, она так хлопнула дверью, что едва не сорвала ее с петель.

— Пойди и верни ее, если она еще не разнесла лестницу, — обратился он с усмешкой к Маниону.

Манион скрылся за дверью и отсутствовал довольно долго.

— Не знаю, удобно ли мне предстать пред взором милорда. Как прикажете с вами беседовать: стоя или лучше на коленях? — Джейн стояла перед Грэшемом, прямая и тонкая, словно стрела в туго натянутом луке.

«Черт побери, — подумал Генри, — да ты обратишь в бегство самого Всевышнего вместе с Люцифером, задумай они снова объединиться и вместе выступить против тебя!»

— Сядь, глупая девка, и помолчи! — с нарочитой грубостью прикрикнул на нее Генри.

Джейн подбоченилась и смерила Грэшема испепеляющим взглядом:

— Да, сэр, я сяду, если такова ваша воля, только я вовсе не глупая и не девка и молчать не собираюсь!

— Дьявол меня забери! — рявкнул потерявший терпение Грэшем. — Неужели я всю жизнь должен терпеть неряшливого старика, помешанного на пиве и молоденьких шлюхах, и юную потаскушку, сварливую и вздорную, словно базарная баба, которая набрасывается на хозяина всякий раз, когда тот пытается поставить ее на место?!

Манион не был обременен образованием и не понял, что вопрос риторический, а потому, немного помолчав, задумчиво изрек:

— Да, сэр, полагаю, что должны.

Некоторое время в комнате стояла мертвая тишина, а затем все трое расхохотались.

Томас Перси пребывал в дурном расположении духа, и ничего удивительного в этом не было.

— Клянусь, негодяй пользовался шулерскими костями. Три шестерки кряду, да кто в такое поверит? Я потребовал, чтобы он во всем признался, но тут встрял этот придурок, хозяин гостиницы, и выставил нас вон.

Перси был блестящим фехтовальщиком, почти таким же, как Райт. Разница между ними заключалась в том, что Райт сражался ради победы и его неистовая ярость пугала не меньше, чем молниеносные движения клинка, а Перси любил поиграть с противником и, прежде чем нанести роковой удар, подкалывал его шпагой, разрезал одежду и осыпал ядовитыми насмешками.

— Когда мы пробирались сквозь толпу, ублюдок сбежал! Подлый трус! Кто бы мог подумать, что он улизнет?

— Должно быть, он наслышан о вашем мастерстве, брат. Не многие рискнут вступить в схватку с Томасом Перси, когда у него в руках клинок! — раздался вкрадчивый голос Кейтсби, сидящего во главе стола, за которым ужинали заговорщики.