Жан д'Айон - Заговор Важных

Фонтрай, казалось, не был ни изумлен, ни раздражен. Напротив, он заговорил отчетливо и звучно, словно хотел убедить своего противника:

— Нет, Фронсак, это вы ничего не понимаете, не понимаете, отчего в этой стране процветает нищета! — В голосе маркиза вновь зазвучали визгливые нотки. — Идите посмотрите на крестьян, на батраков, на всех, кто умирает от голода и холода. Неужели вы не видите, что они живут и умирают как скоты? В этой стране есть люди, которые, подобно свиньям, выкапывают из земли корешки, чтобы прокормиться! А скольким приходится есть солому и землю, чтобы хоть как-нибудь выжить!

Луи вспомнил жителей Мерси и содрогнулся. Фонтрай умолк, и Луи вновь обратился к нему:

— Я не стану спорить с вами. Но быть может, вы все же откроете мне всю правду, которой я не знаю до сих пор?

— Ха-ха! — визгливо рассмеялся горбун. — Никакой правды! Но я готов ответить на последний вопрос. Только хорошенько подумайте, прежде чем задавать его!

— Зачем вы убили Дакена?

Фонтрай побледнел, но Луи этого не увидел. Зато он прекрасно почувствовал, как изменился голос его собеседника.

— Так вы не знаете?

— Конечно нет!

— Забавно! А я-то думал, что вы обо всем догадались! Решительно я переоценил вас, Фронсак. Ну что ж, допустим, что я хотел поставить опыт. И потом, Дакен мне мешал.

— Опыт?

— Да, опробовать яд…

— А Пикар, с ним что стало?

— Он бежал в армию Энгиена, но я занялся им, и его уже давно нет в живых. Он перестал быть мне полезным.

— Еще один вопрос, всего один! Прошу вас! — умоляюще воскликнул Луи. — Контрабандный ввоз оружия и фальшивых монет, организованный Испанией, — это тоже вы?

Несмотря на темноту, Луи показалось, что на лице Фонтрая мелькнуло изумление.

— Нет, об этом я ничего не знаю… Но я все сказал, дальше мне уже неинтересно, а потому возвращайтесь!

И он навел на Луи пистолет.

— Последнее слово! Вы же мне в нем не откажете? Ведь мне предстоит умереть! Вы знали Живодера?

— А, наконец-то! Я давно задавался вопросом, докопались вы до него или нет. Да, я знал этого безумца. Он жил в моих владениях, и я убедил его стать парижским Живодером. Он отвлек внимание полиции от моих дел, и если бы не ваш приятель Гастон, Живодер до сих пор держал бы в страхе парижанок.

— Ловко придумано, — согласился Луи.

— О, это еще слабо сказано! — поправил уродец скрипучим голосом. — Завтра вы, быть может, поймете, чего я добивался! Но похоже, вы слишком ничтожны для этого. Возвращайтесь на мельницу!

Луи подчинился. Он узнал все, что хотел. Конечно, не совсем все, однако остальное он сможет узнать, когда вернется в Париж. Если вернется.

Дверь снова заперли. Звуки, доносившиеся снаружи, постепенно стихли, и друзья остались в темноте. На всякий случай Гофреди держал оружие наготове. Он не собирался сдаваться испанцам живым. А Луи тем временем рассказывал Гастону, что ему удалось узнать и какие выводы он сделал из полученных сведений.

Наконец, усталые от пережитого, они заснули беспокойным, полным кошмаров сном.

Для многих историков битва при Рокруа означает конец прежней эпохи и начало новой эры.

В Европе сражение при Рокруа знаменует конец гегемонии Испании, установленной Карлом Пятым. После Рокруа лавры главной военной державы Европы перешли к Франции.

В истории войн баталия при Рокруа положила конец крупным сражениям силами пехоты.

Герцог Энгиенский, будущий Великий Конде, впервые нарушил устоявшиеся за три или четыре века правила воинской стратегии.

До сего времени битвой именовали столкновение многочисленных отрядов пехоты. Пехотные полки сходились на открытом пространстве, выстроившись в линию, и каждая сторона придерживалась в целом одинаковой тактики. В конечном счете побеждал тот, чье войско насчитывало больше солдат.

После Рокруа основой тактикой становятся блицоперации, результат достигается путем внезапности удара, а главная роль отводится кавалерии.

Благодаря своим терциям, непоколебимым отрядам пехотинцев, отражавшим любые атаки неприятеля, Испания более ста лет победоносно покидала поля сражений.

Терциями называли соединения опытных солдат-копейщиков, то есть пехотинцев, вооруженных длинными, до шести метров, копьями, о которые разбивались атаки кавалерии и пехоты противника.

Когда терция, состоящая из двадцати рядов копейщиков, чередовавшихся с рядами аркебузиров, словно гигантский еж, начинала движение, ничто не могло ее остановить.

Однако в монолитности терции заключалась не только ее сила, но и слабость: такое подразделение не обладало ни гибкостью, ни инициативой.

Перед битвой каждый из противников старался занять выгодное расположение, удобное прежде всего для артиллерии. Начиная с 18 мая солдатские роты в обоих лагерях стали обустраивать позиции согласно распоряжениям, полученным от своих старших офицеров.

В тот день между производящими рекогносцировку армейскими подразделениями завязалась драка за право занять выгодную позицию. Маркиз Анри де Лаферте-Сантер, один из маршалов Энгиена, отвоевал себе право расположить свою армию в наиболее удобном месте. Однако место это оказалось ловушкой, ловко подстроенной графом де Фонтеном, сумевшим перебить там множество солдат из отрядов, подчиненных маркизу. Таким образом, французы начали терпеть поражение еще до начала битвы!

В ночь на девятнадцатое мая французские войска наконец заняли свои позиции, и, что случалось довольно редко, позиции вполне выгодные. Так что девятнадцатого можно было начинать сражение.

Франсиско де Мело командовал многочисленным войском, а потому не сомневался в победе; он выставил вперед пехотинцев, поделенных на терции, а в качестве прикрытия поставил на оба фланга кавалерию.

В центре его армии находились отряды пехоты — копейщики и мушкетеры, всего восемнадцать тысяч испанцев, фламандцев и немцев, усиленных итальянцами под командованием Фонтена. В центре пехоту прикрывали восемнадцать пушек, на правом фланге — Изенбург и сам Мело с тремя тысячами всадников — эльзасцами и хорватами, а на левом — Альбукерке с пятью тысячами всадников — фламандцами и испанцами.

Грозные, испытанные в боях воины, прекрасно вооруженные. Вдобавок Мело ожидал подкрепления: на следующий день обещал прибыть Бек с семью тысячами кавалеристов.

У французов было всего двенадцать пушек, а солдат в три раза меньше! Несмотря на тревогу, охватившую его войска, Энгиен быстро заснул — прямо на земле, среди своих солдат. Во вторник, девятнадцатого мая, в три часа утра герцога разбудил лазутчик, прибывший из расположения испанских войск. В потертом фламандском костюме, небольшого роста, небритый и необычайно угрюмый, с виду он вполне подходил на роль предателя. Сидя в окружении генералов, герцог выслушал донесение тайного агента.