Трейси Слэттон - Бессмертный

Именно тогда смеющийся Бог швырнул мне кроху милосердия: мне вспомнились слова старика с площади у церкви Санта Мария Новелла, так отчетливо и ясно, словно он громко произнес их в тот жуткий миг: «У тебя есть не только то, что можно удержать в руках. Это меньшее из того, что тебе принадлежит. То, что внутри тебя, чего ты не видишь, — вот чем ты должен защищаться. В тебе дремлют целые страны».

С этим магическим заклинанием, несмотря на лед в груди и тошноту в брюхе, я открыл в своих мыслях прекрасную страну. Туда отправился не только мой разум, но и весь я. Рассыпались границы между вещественным и воображаемым, моя реальность вместила и то и другое. Это был прыжок за пределы настоящего: сначала его совершило мое воображение, затем чувства и, наконец, все мое существо. Оно проникло в церковь Санта Кроче, [14] Церковь Святого Распятия (ит.) . увидело яркие краски, услышало негромкие голоса хора, почувствовало запах сырого камня. Много времени я проводил там, в уединении разглядывая прекрасные фрески. Туда я вернулся в этот невыносимый момент. Перед глазами стояла притча о воскресении Друзианы из «Жития проповедников». Как-то я притаился за скамьей возле священника, который давал детям урок с помощью катехизиса. [15] Катехизис — книга, излагающая основы христианского вероучения в форме вопросов и ответов. Он рассказывал нам притчу о том, как сильно любила праведная Друзиана святого Иоанна, как исполняла все его заповеди и за это он воскресил ее во имя Всевышнего. Каждая деталь прекрасной картины оживала предо мной: начиная от разнообразия чувств на лицах в толпе до купола синего неба. Изумленные лица были так похожи на настоящие. Казалось, прикоснись пальцем к щеке или ко лбу, ты ощутишь теплую кожу. Как будто художник изобразил реальных людей, что столпились вокруг святого Иоанна, и я тоже был среди них и своими глазами видел, как вера вознаграждается новой жизнью. Должно быть, художник смог перенестись в тот чудесный миг, чтобы так живо показать это событие. Так же как я сейчас перенесся в церковь Санта Кроче.

Дверь затворилась, оружейник ушел. Я мешком повалился на пол, и удар о землю вернул меня из церкви Санта Кроче. Зад измазан белесой слизью, и я заелозил по полу, чтобы ее стереть. Потом я еще долго просто лежал там, снова начав дышать, изнывал от боли и пялился в лепной потолок. Все тело ныло — от побоев, от оружейника. А это только первый! Я знал, что навсегда пал в собственных глазах. Ни о каких достижениях и заслугах не могло быть и речи. Продлить свое существование — вот все, на что такой, как я, мог надеяться.

Спустя какое-то время вошла Симонетта с полотенцем и миской воды. Она подняла меня с пола и обмыла ловкими быстрыми движениями.

— Марко? — прошептал я.

Она отрицательно покачала головой. Видимо, Марко был занят.

— Я принесу поесть, — шепотом ответила она.

Здесь я хотя бы всегда буду сыт.

После той первой гадкой ночи дни побежали в едином ритме: еда, купание, работа и сон. Во время работы я путешествовал. Чаще всего в церковь Санта Кроче, где долгое время изучал фрески. Я разглядел детали, которые упустил, когда видел эти фрески живьем: изящно сложенные в молитве ладони, истовый порыв благочестия, выраженный на лице, мерцание звезд в синем небе, таком бездонном, что, кажется, ты в нем тонешь. Фрески для меня только становились еще прекраснее. Спустя несколько дней я поднялся в Аббатство Санта Кроче, куда однажды водил меня монах. Вновь я лицезрел великолепную фреску с изображением Мадонны. Прекрасная Мадонна с младенцем на руках, в окружении преклоняющихся ангелов. Монах говорил, что художника зовут Чимабуэ, [16] Чимабуэ (настоящее имя Ченни ди Пепо; около 1240 — около 1302) — знаменитый флорентийский художник, мастер алтарной живописи. и этот Чимабуэ был учителем другого художника, Джотто, который украсил фресками церковь Санта Кроче. То, о чем говорил мне старик у церкви Санта Мария Новелла, оказалось на удивление верно: врата были в моей душе. Когда красота звала меня, врата распахивались, и я странствовал везде, где мне вздумается. Какое это счастье!

Иногда я замечал людей, тенью скользнувших по лестнице или торопливо скрывавшихся за дверью, но ни с кем, кроме клиентов, на лица которых я старался не смотреть, да Симонетты и Марии, близко не сталкивался. Было ясно, что Сильвано держал своих работников порознь и не поощрял между ними общения. В такой тишине и оторванности от мира мне было одиноко и скучно. Я привык к постоянному шуму и горластым приятелям Паоло и Массимо. Но однажды на закате, примерно через две недели, Марко наконец рискнул выйти в атриум.

— Как дела? — спросил он.

Я пожал плечами.

— Тебя больше не били, это хорошо, — заметил Марко.

Я бросил на него сардонический взгляд.

— Принес тебе сласти, — сказал он, точно утешая, и бросил мне угощение. — Теперь тебя не примешь за умирающего с голоду. Ты даже потолстел.

— Не думаю, что им бы понравилось, если бы я был тощий, как палка. Я нравлюсь им как невинный мальчик, — ответил я, посасывая конфету.

— А я-то думал, что ты, Лука Бастардо, и не такой уж невинный уличный мальчишка, — ухмыльнулся Марко.

— Для них не важно, кто я такой.

— Ты прав. Кто ты такой — никому не важно. Они делают это с тобой не потому, что это ты. Они делают это, потому что им так захотелось, потому что так можно, потому что ты мальчик подходящего возраста и потому что ты здесь.

Он обошел вокруг кадку, в которой меня опять купали Симонетта и Мария. Не одна понадобилась ванна, чтобы смыть следы детства, проведенного на улице, хотя голова уже не чесалась от вшей и сыпь на спине почти вывели.

— Вот бы слинять отсюда, — опрометчиво брякнул я.

Марко пожал плечами.

— Ты здесь, и отсюда не убежать. Так что отъедайся и поправляйся! Тогда продержишься здесь подольше. Ладно, выйду прогуляюсь по площади у Санта Кроче.

— Выйдешь? — пораженно воскликнул я, приподнявшись из кадки.

Мария надавила мне на плечи, и я с плеском уселся на место.

— Мне иногда разрешают. Потому что я здесь уже давно и хорошо работаю. И потому что мальчики выглядят лучше, если играют на свежем воздухе. Они выглядят ну… как настоящие. Обычные мальчики. Клиентам это нравится.

— Я не знал, что отсюда можно выйти!

— Но я же возвращаюсь.

— Я бы не вернулся, — тихо и решительно возразил я.

Симонетта подняла крупное усталое лицо и уставилась на меня.

— Вернулся бы как миленький, если бы увидел, что случается с теми, кто не возвращается, — сказал Марко. — Помнишь эти трупы в реке…

— Но должен же быть выход, — настаивал я. — В городе есть где спрятаться, я знаю много таких мест, и есть люди, которые уходят из города. Можно уехать на тележке коробейника. Я много думал об этом, но решил, что лучше остаться во Флоренции, где я знаю, как о себе позаботиться. Какой же я был дурак! Можно ведь даже переодеться так, чтоб тебя не узнали. И тогда найти тебя будет непросто!