Александр Дюма - Сын Портоса

— У меня нет той, кого называют возлюбленной, — наконец ответил Жоэль, я его голос обнаруживал глубину эмоции, — но есть девушка, которую я люблю.

— О Господи! И давно вы пребываете в подобном состоянии?

— По правде говоря, сударыня, только сегодняшний вечер.

— Как же вы об этом узнали?

— Очень легко — по чувствам. Мой пульс стучал, словно у меня жар, кровь бежала в жилах, как вода, прорвавшая плотину, сердце теснилось в груди, а виски горели, как в огне!

— Ну, это великая страсть, насколько я могу судить! — проворковала маркиза. — С такой пламенной любовью встречаешься не часто.

— Никогда еще женщина не производила на меня подобного впечатления — это кажется настоящим волшебством!

Расширенные глаза дамы вспыхнули. Простодушный сельский юноша заставил ее вообразить, что он объясняется ей в любви с первого взгляда.

— Ах, что же может дать столь влюбленный мужчина в награду за взаимность? — спросила она.

— Все, что я имею, — вплоть до жизни!

Он выпрямился в полный рост — в этот момент вся доблесть его предков, Антуана, Гаспара, Портоса, вспыхнула в нем.

— И вы стали бы защищать от кого угодно предмет вашего обожания?

— Да!

— И если бы кто-нибудь замыслил против нее дурное…

Смертельная бледность покрыла лицо бретонца; некоторое время он оставался недвижим, затем стал как будто выше ростом, волосы развевались вокруг головы, подобно лучам, как на изображениях архангела Михаила. Казалось, можно ожидать, что с его губ хлынет поток гневных слов, но юноша лишь тихо произнес:

— Я бы убил его — даже если бы этим человеком оказались вы!

— Что? — вскричала маркиза. — Вы бы убили даже меня? Не понимаю! Так значит…

— Я бы убил самого короля, если бы он задумал причинить вред Авроре…

— Авроре? — повторила она, в оцепенении глядя на него. — Вы сказали, Авроре? Кому принадлежит это имя?

— Даме, которую я люблю.

— Ах, вот как?

— Она моя первая любовь и станет моей женой, как только я добьюсь того, что сделает меня достойным ее, — имени, титула и состояния!

Маркиза вырвала руку из руки Жоэля и резко сказала юноше, с изумлением смотрящему на нее:

— Мы прибыли, и я более не нуждаюсь в вашей любезной помощи.

За высокой стеной в саду виднелся низкий и мрачный двухэтажный дом с мансардной крышей и двумя флигелями, где находились помещения для прислуги и конюшни. По цвету камней и шиферной черепицы соседи называли его Серым домом.

В ответ на удар молотка старый слуга открыл ворота и проводил их во двор.

— Онорен, запрягите лошадей в карету, — скомандовала дама, которую эскортировал Жоэль, едва переступив порог.

— Ваша милость возвращается в Сен-Жермен? — с почтением осведомился слуга.

— Нет, я остаюсь здесь, а этого господина нужно отвезти в Пале-Рояль.

Маркиза холодно кивнула нашему бретонцу, который уже не знал, чему удивляться.

— Мне кажется, там соблаговолил обитать предмет вашей привязанности, который вы столь красноречиво описали? — фыркнула она.

В это время на крыльце появился мальчик лет восьми в алом бархатном костюме, богато отделанном золотыми и серебряными кружевами; у него было красивое и смышленое, хотя и печальное лицо, но, к несчастью, одна его нога была заметно короче другой, а ступня изуродована. [27] Герцог дю Мен — старший из детей Людовика XIV и маркизы де Монтеспан. Хромая, он бросился в объятья смуглой женщины, целуя ее и крича от радости:

— Вот наконец вы и пришли домой, дорогая матушка! Я не мог пойти спать, пока не увижу вас, так как боялся, не случилось ли с вами чего.

— Монсеньер, — сказала та, кому были адресованы эти знаки привязанности, — разве вы не видите, что здесь маркиза — ваша мать?

В ответ на упрек, мальчик повернулся к маркизе де Монтеспан и пожелал ей доброго вечера, однако, не подходя к ней.

— Так-так, — заметила маркиза, закусив губу. — Вся эта суета из-за того, что ваша гувернантка ненадолго покинула вас? Фи, вам следовало уже быть в постели в такой поздний час, Луи! Отведите мальчика в его комнату и проследите, чтобы он сразу же лег.

Гувернантка шагнула вперед, чтобы выполнить приказание, но маленький калека, заливаясь слезами, вцепился в ее юбки.

— Сударыня, — заговорила смуглая женщина, — позвольте мне самой все устроить. Герцог никогда не заснет, если я не спою ему колыбельную или не расскажу сказку.

Госпожа де Монтеспан с раздражением щелкнула пальцами.

— Поступайте, как хотите, — ведь вы же воплощенная мудрость! Я падаю от усталости и хочу отдохнуть. Прикажите служанке придти и раздеть меня.

Жоэль стоял, пораженный всем, что видел и слышал.

— Молодой человек, — продолжала маркиза, — тот, кто берет на себя ношу истинной любви, всегда глуп, но если так поступает человек, стремящийся сделать карьеру, он глуп вдвойне.

Госпожа де Монтеспан протянула Жоэлю руку для поцелуя и после того, как он коснулся губами кончиков ее пальцев, поднялась наверх походкой королевы. Гувернантка, взяв на руки своего питомца, чтобы избавить его от мучительного подъема по ступенькам, собиралась последовать за ней, но обратилась к юноше, чья высокая фигура походила на восклицательный знак:

— Господин Жоэль, карета госпожи де Монтеспан доставит вас туда, куда вы прикажете. Моя знатная приятельница, очевидно, забыла поблагодарить вас за оказанную нам услугу. Я делаю это за нее. Если вы когда-либо будете нуждаться в моей помощи, без колебаний приходите, стучите в эту дверь и спрашивайте Франсуазу д'Обинье. [28] Франсуаза д'Обинье (1635–1719) — с 1652 г. жена писателя Поля Скаррона, впоследствии маркиза де Ментенон, фаворитка, а с 1686 г. жена Людовика XIV.

Название «Мавританский трубач» было обязано вывеске, раскачивавшейся и стонавшей над дверью трактира от сильного ветра; когда-то начинающий Рафаэль изобразил на этом листе железа в дубовой раме, который скверная погода ныне покрыла ржавчиной, негра, дующего в огромную трубу. Дом стоял на улице Па-де-ла-Мюль, упирающейся в аркады Королевской площади. Это было солидное сооружение с башенкой на крыше и фасадом из каменной кладки и поперечных балок. На втором этаже, выступавшем над улицей, находилась комната с зарешеченными окнами, которую хозяин сдавал постояльцам, если они прибывали не на лошади. Сам он спал в мансарде, как и его старший и единственный буфетчик. На нижнем этаже были расположены столовая и кухня, даже не разделенные перегородкой.

Часть этого помещения, граничащая с улицей, предоставлялась клиентам. В другой находился очаг, где можно было целиком изжарить быка. Но в свободные от постояльцев дни его заменяла домашняя птица или, как это было сейчас, баранья нога, поворачивающаяся на вертеле над двумя или тремя бревнами на каминной плите. Ничего не могло выглядеть примитивней и одновременно практичней, чем эта столовая с кухней. Столы и скамьи сверкали, отполированные локтями и брюками посетителей. Кухонные горшки и кастрюли блестели, подобно золоту и серебру, хотя были изготовлены всего лишь из меди и олова.