Владимир Понизовский - Ночь не наступит

— Когда увижу, обязательно передам.

Юноша все еще не отпускает его руку:

— И если сможете, передайте Камо...

— Эх, сам бы хотел хоть разок на него глянуть... — с неожиданной для Антона теплотой в голосе говорит Феликс. — Нет, я сейчас совсем в другие края... А ты готовься: вернусь — возьмемся за дело, с которым не успел управиться он. Ну, счастливого пути — и привет Ольге!

Дома, заперев дверь на задвижку и занавесив окно, хотя надобности в этом и не было — его мансарда возносилась над всеми ближними крышами, Антон достал конверт и вынул из него вдвое сложенные банковские билеты. Вот они, знаменитые пятисотки! Купюры такого достоинства ему не приходилось держать никогда в жизни. Одна бумажка — годовое жалованье учителя...

Он поднес ее ближе к лампе. Большая, в половину вертикально сложенного писчего листа, плотная и хрусткая. С одной стороны — серая, с изображением Петра I в медальоне. Царь грозен: глаза навыкате, встопорщенные усы над скобой надменно сжатых губ. Волосы ниспадают на плечи...

Антон переворачивает билет. С обратной стороны он зеленовато-розовых тонов. На белом обрезе — серия и номер, а по центру вязью:

«Государственный кредитный билет. Пятьсот рублей. Государственный банк разменивает кредитные билеты на золотую монету без ограничения суммы (1 рубль = 1/ 15империала, содержит 17,424 долей чистого золота)».

Справа на билете — витиеватый вензель Николая II. Путко смотрит бумажку на свет. По всему полю шахматной клеткой водяными знаками та же цифра 500, а слева на белом срезе проступает изображение Петра.

«Что, самодержцы всея Руси, думалось ли вам, на какие цели пойдут эти деньги с вашими ликами?» — думает Антон, складывает билеты и поглубже упрятывает конверт в карман.

...В полдень он уже шел по Мюнхену. Столица черного баварского пива готовилась к какому-то празднику. Дома были увешаны флагами, по улицам маршировали оркестры со штандартами цехов кожевенников и гончаров. Солнце светило не по-зимнему ярко, было весело, как в рождественские каникулы.

И Ольга встретила Антона радостно, как старого друга. Ему было хорошо, только досадно, что около женщины вились два парня, примерно его возраста, чернявые, представившиеся студентами из Цюриха, с какими-то совершенно невыговариваемыми восточными фамилиями. Ольга была с ними так же доброжелательна и улыбчива, как с Путко.

Всей компанией они побродили по улицам, послушали на площади соперничающие цеховые оркестры, в старинном подвальчике отведали густого пива из тяжелых кружек с крышками. Потом студенты ушли, и они остались вдвоем.

Антон достал конверт. Ольга молча приняла его и спрятала в сумочку. Он понял, что она знает о конверте.

Юноша сидел рядом с ней и чувствовал, как все громче стучит его сердце и идет кругом голова. Эта женщина как-то странно вошла в его жизнь и заняла в ней свое место — неподвластно ему и, наверно, без всякого желания с ее стороны. А может быть, Ольга не только доброжелательно-вежлива? Таким ласковым вниманием светятся ее глаза. А как же тот, ее муж? Антон не испытывает никаких угрызений, хотя Феликс разрушил его первое впечатление об этом сутулом архивариусе со скрипучим голосом и пенсне на переносье. Какое ему дело до архивариуса! Неужели с Мининым ее связывает большее, чем с ним? Разве могла у них быть такая ночь, как тогда, на ярославской улице, и такое путешествие но Волге?.. Дав волю воспоминаниям, он вдруг подумал, что в те недолгие дни он был счастлив, действительно счастлив. А сейчас, в этом погребке с черными сводами, за черным дубовым столом, у оконца, принимающего сияние дня, разве он не счастлив?..

Он повернулся и поймал ее взгляд:

— Оля!

Смех ушел из уголков ее губ, хотя зеленые глаза были еще веселы:

— Не надо, Антон.

— Почему?

— Не надо, и все.

Она дотронулась до его руки:

— Мы с тобой друзья?

Антону обидно до слез.

— Конечно, Оля. Я просто рад, что ты есть. Я всегда буду твоим другом. Всю жизнь.

Договорить до конца эту фразу ему стоит немалых усилий.

— А теперь мне уже пора. Через час поезд на Париж. Феликс сказал, чтобы я сразу же возвращался. А ты долго пробудешь здесь?

Она бросает взгляд на сумочку:

— Послезавтра назад. Приезжай к нам в Женеву на каникулы.

Ее слова оставляют лазейку для надежды.

— Хорошо, Оля, я приеду, — говорит он и добавляет: — Надо посмотреть, что есть в вашей библиотеке. Приеду!

Утром поезд втягивается под стеклянный свод Орлеанского вокзала.

На площади, зажатой домами, суета будничного парижского дня. С кипами газет бегут мальчишки, выкрикивая сенсации очередных выпусков. Антон не вслушивается. Просто выхватывает у разносчика подвернувшуюся «Пти паризьен». Привычно встряхивает, расправляя листы. И вдруг с первой страницы ему бросается в глаза заголовок: «АРЕСТ РУССКОГО АНАРХИСТА».

Нервы Гартинга взвинчены до предела. Все сотрудники ЗАГ и пятнадцать добавочных агентов парижской префектуры буквально сбились с ног. Вчера Валлах ускользнул от филеров, и только к вечеру удалось обнаружить его в отеле «Модерн». Сегодня с утра его держали под неотступным наблюдением, но в середине дня — между двумя и пятью часами — он снова словно сквозь землю провалился. Аркадий Михайлович был уже на грани отчаяния: неужели ушел?

Но тут позвонил Генрих Бэн и простуженно просипел в трубку:

— Засекли. Объект и с ним женщина едут омнибусом в сторону вокзала Норд. Их сопровождает Леблан.

Леблан — напарник Бэна. Теперь-то уж, наверно, не упустят. С вокзала Норд отходят поезда на Гавр — порт, связывающий Францию с Англией. По расписанию ближайший поезд — через 43 минуты.

Гартинг крутит ручку телефона:

— Соедините с господином прокурором Монье. Весьма срочно. Из российского консульства.

Прокурор уже в курсе дела. Он весь день сидит, не выходя из кабинета.

— Мсье Монье? Интересующие нас лица — на вокзале Норд.

Не успевает Гартинг повесить трубку, новый звонок:

— Докладывает Леруа. Объект купил два билета до Лондона.

Аркадий Михайлович приказывает:

— Экипаж к подъезду!

И, одеваясь, одновременно снова крутит ручку:

— Прошу судебного следователя Флори. Это Гартинг. Монье уже вам сообщил? Отлично, я тоже выезжаю.

От авеню Гренель до вокзала Норд полчаса быстрой езды — примерно по тому же маршруту, каким дважды в день курсирует Аркадий Михайлович: мимо огромного треугольного портика Бурбонского дворца, от фасада которого спускается к набережной Сены широкая лестница, через мост Конкорд, вдоль парка Тюильри. Авеню Капуцинов остается справа. Аркадий Михайлович мог бы и завернуть домой — все сделают сами французы. Как и тогда, в Берлине, никто и предположить не должен, что в этом деле замешана русская политическая полиция, боже упаси! Парижская префектура сама напала на след злоумышленников. Но все же не мешает проконтролировать. Как говорится: не доглядишь оком — заплатишь боком.