Владимир Буртовой - Щит земли русской

— Вошла… да без Славича и многих дружинников, — раздался за спиной Михайлы знакомый, хрипловатый голос. Обернулся Михайло — Ярый идет, тяжело дышит: сказалась долгая скачка, утомила старого воина. Ярый поклонился воеводе.

— Прими и нас, воевода Радко, под свою руку. Так Славич повелел сказать, меня с заставой отсылая… — Ярый не договорил, слова застряли за плотно сжатыми, бескровными губами.

А печенеги уже под стенами. Впереди всех на гнедом коне Михайло приметил статного всадника. Высокая меховая шапка украшена пучком длинных белых волос. Над круглым щитом видна черная, орущая, дыра рта. Но вдруг со стены ему в грудь ударила белохвостая стрела, даже щитом не успел прикрыться. Всадник выронил щит и, хватнув воздух, завалился назад. Норовистый конь взбрыкнул, сбрасывая мертвое тело, и поскакал один вдоль глубокого рва, мотая над травой пустыми стременами. Сайга торопливо тянул из колчана вторую стрелу, но печенеги, будто опомнясь, пошли вдоль белгородских стен, огибая крепость.

— Неужто на Киев уйдут? — спросил сам себя Михайло, провожая взглядом голову печенежского войска до левой башни. Но клубы пыли пересекли дорогу, что идет в сторону Киева, и двинулись вокруг крепости к Перунову оврагу.

— Обступить нас хотят, — проговорил с хрипотцой в горле бондарь Сайга.

— Сколь их нечистая сила нагнала на Русь, — сокрушался Михайло. Он опустил к ноге ненужную пока сулицу [34] Сулица — короткое копье для метания со стен. — не приблизились находники, устрашились глубокого рва да высокого вала. И еще, наверно, густой ряд копий на стене смутил их. Встали на расстоянии, чуть поболе перелета стрелы, табунятся на месте.

Рядом с Михайлой оказался ратай Антип. Не один пришел. Вон их сколь перемешалось с дружинниками. Кто с чем в руках, иной и с простыми вилами-тройчатками. У Антипа — топор на длинной рукояти.

Михайло знал ратая, ковал ему прошлым летом железный наральник. Да и кто из ратаев при нужде не стучался в дом кузнеца? Янко, завидев ратая Антипа, покрылся легким румянцем, отвернулся лицом к степи, радуясь, что спаслась от печенегов семья Антипа. Михайло знал, что сыну приглянулась старшая дочь ратая, черноглазая и насмешливая Ждана. Видел тот ее на игрищах купальских в Белгороде — с той поры и начал Михайло вено готовить, Янку о том не говоря ни слова.

— Спас тебя бог, ратай Антип. Утек ты от печенегов.

— Бог спас, то так, кузнец Михайло, — отозвался негромко Антип. — Кабы не Славичева застава, быть бы нам в рабстве.

Михайло посторонился, уступая место Антипу у частокола, сказал:

— Великий подвиг совершили дружинники, собой крепость прикрыли. Видел, как закуп Могута жену Славича Любаву едва успел со стены снять? К мертвому живая хотела уйти. Не повредилась бы разумом с горя, о том боюсь. Сына малого сиротой вовсе оставит.

— Горя нам теперь на всех хватит.

— Да, друже Антип, — согласился Михайло, — чем-то кончится для нас набег печенежский? Туга [35] Туга — печаль (отсюда — тужить). немалая ждет и горожан, и пришлых с поля. Есть-пить всем надо. Из Киева помочи не ждать нам скоро. А люду в крепости укрылось тьма, смотри, места свободного совсем мало на улицах.

С помоста им были видны узкие улицы с густыми подзаборными зарослями зеленой лебеды. Терем князя с блестящими на солнце слюдяными окнами стоял близ Ирпеньской стены, вокруг терема — крепкий дубовый частокол. «Крепость в крепости», — подумал Антип. Правее, к Киевским воротам, виден терем посадника Самсона со многими пристроями и клетями во дворе. С другого боку княжьи хоромы подпирались теремом волостелина Сигурда. Чуть поодаль стояли пятистенные срубовые избы торговых мужей — добрые избы, с крытыми навесами и со многими переходами. Вокруг торга шли избы ремесленного люда — кузнецов, тульников, [36] Тульники — мастера по изготовлению луков. бортников и прочих, — посаженного князем Владимиром на жительство да для защиты крепости многолюдством. У крепостных стен и в их постоянной тени, словно огромные муравейники, выпирали из-под земли покатые, поросшие бурьяном крыши землянок вольных ратаев, закупов, рядовичей да подневольных холопов, если холопу не находилось места в хозяйских просторных дворах. И по всем улицам — телеги и кони, скот, кричащие от страха жены и чада. [37] Чада — дети.

— Чем люди кормиться станут? — со вздохом проговорил Антип. — Ведь не на день-два пришли печенеги!

— О том и я думаю — чем? Торговые мужи за корм золотники, куны да резаны [38] Золотники, куны, резаны — денежные единицы Древней Руси. спрашивать будут. Много ли их у ратаев — про то и мне ведомо.

— Твоя правда, Михайло. На бояр да на торговых мужей нам не опереться. У них свой прищур глаза на огонь, у нас свой. Голод скорее печенегов ударит в ворота. Не все, конечно, но есть и такие, среди знатных мужей, которые болотной кочке подобны. Думаешь опору найти, наступая на нее, а под ней бездна темная, погибель страшная…

Михайло, жалея ратая, предложил:

— Иди ко мне в кузницу, вдвоем мы на корм себе отработаем: воевода Радко заказ дал — оружие чинить, в сечах попорченное. И жить на моем подворье будешь.

Ратай Антип согласился с радостью: тревожился только что — ночь скоро наступит, где детям голову приклонить?

Снова смотрели, как ввечеру подходили к Белгороду отставшие отряды войска, как на холме, близ которого пали смелые дружинники со Славичем, поднялся белый шатер Тимаря, а вокруг разбили свои шатры многочисленные князья. Пала ночь, и принесла она белгородцам тревогу осады. Только один перелет стрелы разделял теперь русичей и передовые печенежские дозоры. Тьма окутала землю и небо. Лишь желтые огни сторожевых костров высвечивали неясные фигуры всадников. Да крупные звезды Большой Медведицы стояли, не мигая, над долго не засыпавшим городом.

До света не смыкали глаз сторожевые дружинники, меряя шагами помост на стене. И всю ночь налетавший со степи ветер нес горький дым вражеских костров.

Не открывая глаз, в полусне еще, Вольга зашевелил ноздрями и втянул в себя свежий утренний воздух, а вместе с ним запахи мокрой травы, душистого чебреца, прелых листьев и близкого берега реки.

«Мать Виста, поди, дверь открытой оставила, а со двора свежий воздух в горницу идет», — подумал Вольга, но потом сообразил, что во дворе у них чебрец не растет. «А может, старейшина Воик рано поутру принес с поля свежего чебреца да разложил на полавочках сушить в зиму от хвори?»

Рядом раздался яростный сорочий крик. Вольга вскочил, головой ткнулся в жесткие ветки бузины и присел. Какое-то время не мог понять, где он и что с ним? Почему спал не на широком ложе за очагом, а на траве? Почему над ним шумят листьями деревья вместо привычного с малых лет звона наковальни за стеной избы?