Валериан Светлов - Рабыня порока

— Ты не знаешь, боярыня, что мне надо? — проговорил он, уставясь на нее своими черными, ярко горящими глазами.

— Не знаю.

— Забыла? — насмешливо проговорил он.

— Ничего не забыла! — со злобой ответила она. — Я тебе предлагала деньги. Тебе мало показалось? Я дам тебе больше. Я дам тебе все. Возьми все, что у меня есть, только оставь меня, забудь меня… Я для тебя умерла.

— Денег твоих мне не надо, — ответил он. — Ежели ты ничего не забыла, то вспомни, как я бросил твои деньги уже однажды в озеро. Дай мне в десять раз больше, чем у тебя есть — я их выброшу в море. Не нужно мне ни твоих денег, ни твоего дома, ни всего, что у тебя есть.

— Так чего же нужно тебе?

— Тебя. Тебя одну.

— Многого хочешь, как бы ничего не получил. Не по себе дерево валишь.

— Получу, — уверенно ответил цыган. — Вспомни наш уговор. Довольно ты издевалась, смеялась надо мной, обманывала меня! Я ждал, я терпеливо ждал. Да и какие твои деньги? Разве не я обокрал для тебя стрешневский дом? Разве не я передал тебе его деньги? Разве не я поджег, по уговору с тобой, усадьбу и погубил боярина. Я больше ждать не хочу. Ты обещала сделаться моею и уйти со мною в табор.

— Ты ума рехнулся, — смеясь обидным, злым смехом, проговорила она. — Какая я тебе цыганка! — Она захохотала. — Опомнись, Алим, и не требуй от меня невозможного.

— Я требую по уговору. Ни больше, ни меньше. И ежели ты не согласна, я донесу на тебя.

Но Марья Даниловна, вскипев гневом, близко подступила к нему.

— Слушай, ты, цыган, — резко сказала она ему. — Слушай, что я скажу тебе нынче, в последний раз и раз навсегда. Все, что ты говорил, правда. Все, что ты сделал — для меня сделал. Но… ежели бы ты не любил меня — сделал ли бы ты это? Нет ведь?

— Нет.

— Вот видишь, значит, ты себя и тешил. Ну, а теперь другое. Ты говоришь, донесешь на меня. Кому? До царя и вельмож далеко, и тебя не допустят до них. И что ты будешь доносить? Кто тебе поверит, где у тебя свидетели, кто видел и слышал, что мы с тобой делали! Полно‑ка. Возьмись за ум! Бери деньги и исчезай из Петербурга. Смотри, как бы и впрямь не вошла я в гнев и не приказала схватить тебя и заточить в крепость.

Цыган засмеялся на эту угрозу, и смех его вывел из себя Марью Даниловну. Она побледнела.

— А, ты смеешься! — задыхаясь, сказала она. — Ты смеешься. Да что же ты о двух головах? Что же ты не знаешь, что у меня есть такие покровители, которые заставят тебя молчать, ежели бы ты заговорил?

— Я не боюсь твоих покровителей, потому что дело мое правое! И когда цыган будет мстить — то ты не знаешь его мести!

Марья Даниловна гордо ответила на это:

— А я не боюсь ни тебя, ни твоей мести. Итак, ты отказываешься от денег?

— Отказываюсь.

— Подумай хорошенько.

— Подумал.

— Ну, так пеняй на себя.

Она ударила несколько раз в ладоши, призывая своих слуг.

Но цыган быстро подскочил к ней и схватил ее за руки.

— Берегись, боярыня! Как любил, так возненавижу тебя! Страшна будет месть моя! — успел проговорить он.

В комнату вошли люди.

— Возьмите этого человека! — приказала им Марья Даниловна. — Это — убийца и вор. Он пришел ограбить меня.

— Проклятая! — вскрикнул в исступленной ярости цыган и выхватил кинжал из‑за пояса.

К нему подскочили люди. Он замахнулся на них, и так как они не были вооружены, то они отступили на несколько шагов и смутились.

Марья Даниловна скрылась в соседнюю комнату вне себя от испуга.

Цыган воспользовался замешательством челяди, подбежал к окну, высадил его плечом, выпрыгнул в него и скрылся в саду.

Стекло со звоном посыпалось на пол. Бросились за ним, обшарили сад, но и самый след цыгана простыл.

Его не нашли.

Марья Даниловна сидела в своей опочивальне и дрожала от страха. Хорошо ли она сделала, выпустив его так?

Вспомнились ей последние дни усадебной жизни. Ей не было тогда другого выхода, как согласиться на план цыгана поджечь и обокрасть усадьбу, и она согласилась на это.

Неужели же никогда не кончатся ее тревога, ее расчеты с прошлым и расплата за старые грехи?

Неужели всю жизнь будет преследовать ее злой рок?

И вдруг, точно два призрака, встали перед нею обугленные трупы Никиты и карлицы, и она с ужасом закрыла глаза свои.

Потом вспомнилось ей ее нынешнее богатство и могущество, ее красота, перед которой ни один человек не устоял еще, кроме этого Телепнева.

Вот еще ее враг, который все знает и все может выдать.

Нет, нет, лучше не думать о всех этих страшных вещах, не волновать себя по‑пустому и приготовиться к свиданию с императрицей, которое одно только и занимало ее теперь. Цыгана, с помощью Меншикова и его офицера Экгофа, всегда можно будет убрать с ее пути.

Она понемногу успокоилась и привела себя в порядок.

Затем она стала торопливо разыскивать в сундуке между бельем платок, который когда‑то подняла в мариенбургской таверне в ту минуту, когда Марта отбивалась от забиравших ее в плен солдат.

Наконец она нашла его.

— Вот он, — проговорила она, — вот драгоценная лестница к моему могуществу!..

Императрица имела обыкновение рано вставать и после легкого завтрака тотчас же отправляться в парк на прогулку, иногда совершенно одна, что бывало, впрочем, редко, но чаще всего в сопровождении камер‑фрейлины.

Но Петр вставал еще раньше. Он быстрой и деловитой походкой обходил дворцовый сад, останавливался на короткое время перед новыми или заканчивающимися сооружениями и фонтанами, говорил о своих предположениях строителям, одобрял их работы или делал какие‑нибудь указания.

Доступ в сад посторонним лицам не был особенно затруднительным. Следовало пройти у входа в сад к дежурному караульному офицеру и объяснить ему более или менее удовлетворительно цель посещения сада.

Были лица, которым эти формальности казались совершенно лишними, потому что они имели раз навсегда постоянное разрешение от Меншикова, и к таким лицам принадлежала Марья Даниловна.

Как она ни думала, сколько ни решала о предстоящем свидании, ни до чего определенного не додумалась и несколько смущенная отправилась в парк, сама не зная, ни что она сделает, ни что скажет в случае встречи с кем‑либо из высочайших особ.

Она шла долго по пустынным аллеям парка.

Было еще довольно прохладно, и сырость поднималась в виде легкого невысокого тумана с лужаек и полянок сада.

В конце длинной, почти бесконечной аллеи увидела она высокую и статную фигуру гиганта‑царя.

Он был одет в обычном своем темно‑зеленом камзоле, треуголке и в руке держал знаменитую «дубинку».

Его сопровождал Меншиков.

Они шли навстречу Марье Даниловне.

Когда она поравнялась с ними, то остановилась в почтительно‑склоненной позе, и на лице ее отразилось восторженное выражение при виде царя.