Глеб Голубев - След Золотого Оленя

Формулировка была довольно туманной, но из нее, несомненно, следовало, что дом, при сносе которого обнаружили строители удивительный клад, построен уже после революции — на месте каких-то развалин. И если Никитин так и умер, не воспользовавшись спрятанными сокровищами, вполне естественно было предположить, что он о них ничего и не знал. Драгоценности явно были запрятаны еще до революции — в подполе дома, разрушенного или сгоревшего в годы гражданской войны. Они затерялись среди мусора. На пустыре же построили новый дом. Шли годы, в нем, ничего не подозревая о спрятанном кладе, сменялись жильцы, пока и этот дом не пришел в полную ветхость.

Таким образом, тоненькая, полуистлевшая ниточка, очутившаяся у нас в руках, оказалась совсем непрочной и тут же оборвалась! Но Олег Антонович и теперь не пал духом.

— Ну что же, — сказал он, — тогда поступим так. Мне пора в Москву. Директор музея, насколько мне известно, жаждет поскорее избавиться от драгоценностей и отправить их в Особую кладовую Эрмитажа. Я с ним договорюсь на этот счет, а мы с вами поедем в Симферополь, и я перед отлетом выступлю по телевидению. Покажем найденные вещи, расскажем об их значении для науки и попросим, чтобы нам помогли отыскать бывших жителей этого заколдованного домишки в Матвеевке. Потом уже вашу находку из Симферополя отправят в Эрмитаж.

Нас сопровождал молчаливый охранник с пистолетом на поясе — инкассатор местного банка. Вооружен был и шофер, и от этого становилось тревожно. А вдруг какие-то злоумышленники пронюхали, что мы повезем в Симферополь бесценные сокровища, устроили где-то по дороге засаду и собираются напасть на нас?

Признаться, эти глупые мысли никак не выходили у меня из головы, отчего я слушал Олега Антоновича невнимательно, на его вопросы отвечал невпопад, так что он удивленно поглядывал на меня и крякал.

Телевизионная передача прошла удачно. Казанский был в ударе и рассказывал о жизни и быте скифов с красочными подробностями очевидца. Обстоятельно объяснив, как важно выяснить, где именно были выкопаны из кургана скифские драгоценности, Олег Антонович закончил свое выступление призывом ко всем, кто что-нибудь знает о людях, живших в разрушенном доме до революции, сообщить поскорее об этом в Керченский музей.

Потом мы в сопровождении так и не проронившего ни единого слова охранника отвезли драгоценности в местный музей и сдали по всем правилам, чтобы поскорее переправили их в Ленинград. Я завез Олега Антоновича на аэродром и отправился обратно в Керчь.

— Немедленно извещайте меня о всех новостях, — напутствовал меня Казанский. — Немедленно! Я уверен, новости будут. Кто-нибудь непременно откликнется. И статью, статью пиши срочно! — погрозил он мне пальцем. — Пока ее не пришлешь, шефу твоему звонить не стану.

Когда я утром пришел в музей, меня уже поджидал первый, поспешивший к нам на помощь.

Этому человеку суждено было принять самое деятельное участие в расследовании запутанной истории Матвеевского клада. Но в тот день я ничего подобного и представить не мог. Признаюсь честно: с первого взгляда посетитель показался мне ничем не примечательным — грузный, круглолицый, лысый, в помятом костюме с давно уже не модными широченными брюками.

— Клименко Андрей Осипович, — высоким голоском, неожиданным для его комплекции, представился гость, когда я пригласил его присесть у своего стола, несколько демонстративно начав поправлять разложенные бумаги.

Гость отнюдь не был простаком. В глазах у него промелькнула усмешка, и он добавил, крепко пожимая мне руку:

— Бывший следователь, с полувековым стажем.

— Следователь? — удивился я. — Но вам, видимо, надо к директору. Я тут лицо временное, в командировке…

— Не тревожьтесь, я не по служебным делам. Уже давно на пенсии. Просто смотрел вчера вашу передачу и заинтересовался.

— Ах так, очень приятно. Слушаю вас.

— Я насчет этого клада в тайнике. Остатки чемоданчика нельзя ли-посмотреть?

Просьба показалась мне неожиданной.

— Какого чемоданчика? — переспросил я.

— Ну, в котором сокровища были. Профессор вчера рассказывал, что они находились в чемодане, который почти истлел. Остались от него только ручка да часть стенок. Верно?

Я кивнул, мучительно стараясь припомнить, куда же девал остатки злосчастного чемодана. Кажется, засунул их вместе с брезентом, в котором вез сокровища, на шкаф. Пошарил там и в самом деле обнаружил сверток.

Я положил сверток на стол и развернул его:

— Вот, пожалуйста. Дать вам лупу?

— Не тревожьтесь, спасибо, у меня своя, — ответил Клименко, не поднимая головы, и достал из кармана небольшую кожаную сумочку. В ней оказались не только превосходная сильная лупа, но и пинцет. Пинцетом Андрей Осипович начал осторожненько разбирать остатки чемодана, пристально изучая их в лупу, с повадками привычного к таким деликатным операциям человека.

— Да, старенький чемоданишко, дореволюционный, — сказал наконец Клименко. — Халтурная работа одесской фабрички братьев Зон. Конечно, не исключено, чемоданчик мог у кого-то залежаться, и закопали его уже после революции. Но, пожалуй, вы правы, пробыл он в земле лет полсотни, не меньше. А больше ничего, кроме драгоценностей, в чемодане не было? Обрывка газетки какой-нибудь?

Я неопределенно пожал плечами, потом вспомнил:

— Бритва еще была. Я ее строителям отдал, больно она им понравилась. А нам она ни к чему.

— А какой марки бритва, не помните?

— Безопасная. По-моему, еще дореволюционная, серебряная.

— Ну ладно, вам она, конечно, не нужна, а все же… Ничего, я ребят этих разыщу и посмотрю у них бритвочку, — сказал Клименко, делая пометки в крошечном блокноте. Потом он опять начал рассматривать в лупу остатки чемодана и вдруг сказал: — А пожалуй, есть одна отметинка, позволяющая, мне думается, довольно точно датировать время, когда именно запрятали чемоданчик. Гляньте-ка сюда, — пригласил он.

Я послушно склонился и посмотрел в подставленную лупу.

— Видите, фибра слегка покоробилась и потемнела, явно подгорела. Видите подпалину?

— Вижу. Вы думаете, это подпалина?

— Да, след ожога.

— Ну и что?

— Жалко, конечно, что вы так неосторожно изымали находку, — покачал головой Клименко. — Надо бы по всем правилам — сначала сфотографировать, прихватить и землицы по соседству. Не помните, попадались там в земле угли или остатки обгоревших досок? Может, кирпичи обожженные?

— Не помню, там же все перерыто было.

— Верно, ведь не вы нашли чемодан. Что я вас допрашиваю. Экскаваторщики. Н-да, конечно, теперь уже копаться там поздно, все переворошили. Но, думаю, все-таки это след того пожарчика.

— Какого?

— Наверное, я вас огорчу и разочарую. Но, боюсь, хозяина чемоданчика мы уже никогда не найдем, — задумчиво произнес Андрей Осипович, поглядывая на меня из-под приспущенных век. — Там, где вы клад нашли, стоял до революции двухэтажный домишка, с просторным двором, имевшим выход на соседнюю улицу. Хозяева его за время гражданской войны куда-то исчезли, и в брошенном доме всякое жулье устроило свою воровскую «малину». Свинья, как говорится, грязь всегда найдет. В те годы развелось в Керчи таких бандитских притонов немало. Вот мы и начали их чистить. Меня к тому времени только прикомандировали из армии в ЧК после разгрома Врангеля. Сначала в Джанкое служил, потом в Керчь перевели. И одной из первых операций, где довелось мне участвовать, оказалась как раз эта облава в Матвеевке. Тогда впервые ранен был — как же мне такого события не запомнить? — улыбнулся он. — Перекоп штурмовал — и ни царапинки, а тут — на тебе! Правда, легко ранило, пустяково. Такую молодость разве забудешь? Я потом и в Москве работал, и в Ленинграде, и в Харькове. А на склоне лет потянуло снова в Керчь. Как на пенсию вышел, так и переехал сюда. Да и климат тут для пенсионного возраста подходящий. Копаюсь в садике, рыбку ловлю, боевую, молодость вспоминаю.