Джудит Тарр - Господин двух царств

Нико… У Нико он был. Нико спал возле ее ложа, если спал вообще, помогал, как мог, и ни Филиппос, ни Клеомен не стеснялись попросить его о помощи. Он был любезнее, чем она думала, если объектом этой любезности не является она сама. Уж он-то не был в нее влюблен.

Обожание Клеомена было как рука на ее теле — постоянно, неизменно, иногда успокаивало, иногда причиняло неудобство. Нико просто присутствовал, в нем не было поклонения. Даже находясь глубоко во тьме, она ощущала его присутствие, он стоял, как камень, среди теней, охраняя ее. Когда Филиппос бился за ее жизнь, Нико был рядом. Когда Филиппос уходил отдохнуть, Нико оставался. Она была его обязанностью. Однажды он покинул ее. Больше он этого не сделает.

Нико был здесь, когда она решила очнуться. Именно его присутствие заставило ее сделать это. Филиппос был слишком могуществен, Клеомен слишком переполнен немым обожанием. Нико просто был здесь, и этого было достаточно. Мериамон открыла глаза на свет лампы и сказала:

— Я хочу есть.

Нико сидел у ее постели с Сехмет на коленях. Он не изумился, но видно было, что почувствовал явное облегчение. Посадил рядом с ней кошку, поднялся и вышел. Мериамон услышала, как он зовет кого-то и кто-то откликается. Немного погодя Нико вернулся.

— Тебе принесут молочный пунш, — сказал он, — а пока выпей это.

Он поддерживал ее голову, пока она пила из чаши сладкую воду. Мериамон снова ложилась, чувствуя головокружение от усилия, когда ее словно ударило. Одной рукой он держал ее, а другой — чашу.

Рука эта была все еще перевязана, но уже без лубков.

— Сколько же прошло времени? — спросила Мериамон, глядя на эту руку.

— Много. — Нико говорил сердито, может быть, нетерпеливо. Она была слишком слаба, чтобы понять.

— Сколько…

— Не следует тебе об этом говорить.

Мериамон попыталась сесть. Приподняла голову, но на большее ее не хватило.

— Полмесяца, — сказал он, заметив это. — Не вставай, ты убьешь себя.

— Нет, — возразила Мериамон, — теперь я уже не умру.

Но уже не пробовала шевелиться, просто лежала и дышала. Она никогда не думала, что может быть такой слабой, так уставать от самой малости. И так долго. Всякое могло случиться. О боги! Все, что угодно!

Мериамон собрала все силы, чтобы подавить легкую панику и сдержать подступающие слезы.

— Мы все еще в Тире?

— Все еще.

Мериамон вздохнула. Сердце стало биться спокойнее, глаза прояснились. Она осмотрелась.

— Я в шатре Таис.

— Ты не хотела оставаться у Барсины.

Ясно, что ему это не нравилось, да и почему должно нравиться? Сехмет, урча, растянулась рядом с Мериамон, приглашая вернуться к жизни. Она погладит кошку немного погодя, а сейчас она слишком устала. Ей нужен сон, решила Мериамон, настоящий, целительный сон, без сновидений.

Учиться жить заново приходилось не спеша. Иногда Мериамон задумывалась, для чего она вообще затеяла все это. Здесь был Александр, а там был Тир, и они никогда не уступят друг другу, хоть все звезды упади с неба. Александр никогда не дойдет до Египта. Он будет жить здесь и умрет здесь, потому что все люди смертны, даже рожденные от богов.

Но жизнь, раз уж завоевала ее, вовсе не собиралась ее отпускать. Она спала, и сон исцелял ее. Она ела, и к ней возвращались силы. Она снова училась ходить, медленными неверными шагами, опираясь на Николаоса, Клеомена или Таис. Гетеру она видела и раньше, во мраке, но редко; она не была так сильна, как другие, исцеление не было ее даром. Ее дар — жить и смеяться, и она могла заставить Мериамон вспомнить и то и другое.

Она первой позаботилась о том, чтобы Мериамон могла как следует вымыться, задолго до того, как кто-нибудь другой позволил ей это, и спасла ее волосы.

— Их хотели обрезать, — сказала Таис, — но я не позволила. Ох уж эти мужчины! Им никогда не придет в голову просто заплести косы. Они привыкли резать и никогда не думают о последствиях.

Но Мериамон не возражала бы, если бы их обрезали. Волосы у нее были тонкие и спутывались даже в косах. Странно, что в них не завелись насекомые. Однако было приятно лежать в теплой воде, когда тебя гладят как кошку, а потом быть в рубашке из нежной ткани, пока Таис и Филиппа расчесывали ее волосы. Влажные, они доставали почти до пояса. Мериамон удивилась. Значит, они отросли. Из-за болезни они стали тусклыми, сильно лезли, и, наверное, их все равно придется обрезать, несмотря на старания Таис.

Мериамон подложила руку под щеку. Хотя ей пришлось встать и принимать ванну, она не чувствовала себя особенно усталой. Прежде чем Филинна пришла помогать Таис расчесывать волосы, Мериамон подняла полу шатра и подвязала ее, чтобы впустить солнце и легкий ветерок. Было теплее, чем она ожидала. Смотреть было особенно не на что, кроме палатки, стоящей через дорогу, пары спящих собак да изредка проходивших слуг или воинов. Они не возражали бы поболтаться тут и подольше, но пришел ее страж, молчаливый и мрачный, и велел им всем убираться.

Один из них, однако, не ушел. Высокий, худой и неуклюжий, он подошел поближе, не опасаясь копья Нико, и улыбнулся, глядя на Мериамон.

— Ну, теперь ты в порядке, — сказал Клеомен, — раз ты приняла ванну.

— Разве я была такая страшная? — спросила Мериамон.

— Да нет, — отвечал он смущенно, — вовсе нет.

Она вздохнула. Она не знала, была ли готова к обожанию, даже Клеомена. К счастью, для мира в ее душе, он просто сел рядом и, не обращая внимания на свирепые взгляды Нико, стал внимательно разглядывать ее глазом врача.

— Все в порядке, — решил он. — Я не скажу Филиппосу, что ты была мокрой. Ты знаешь, что бы он сказал.

Мериамон знала.

— Это он послал тебя?

— Ладно, — сказал Клеомен. — Он. В разговоре, так, как бы между прочим. Он хотел знать, как твои дела. Я пришел поглядеть. Ты выглядишь неплохо, — добавил он, — если иметь в виду…

Если иметь в виду, что она выглядела как столетний труп. От нее остались кожа да кости. Она не пыталась найти зеркало. В нем она увидела бы только глаза и скулы.

— Знала бы ты, что делает царь, — говорил тем временем Клеомен. Он рассказывал какое-то время, но она проспала, как с ней еще иногда случалось. Его это не смутило. — Он собирается взять Тир. Он поклялся. Собрал целую армию рабочих, людей из Старого Тира и из деревень, механиков и всех солдат, свободных от службы.

Она этого знать не желала, но спросила, не могла удержаться:

— Зачем?

— Говорят, что он сошел с ума, — ответил Клеомен. — Тир — это остров. Ладно, говорит он, но только пока за дело не возьмется Александр. Он построит мост. Он свяжет остров с сушей. А потом им придется сдаться, как это было со всеми в этой стране, и стать ее частью.

Мериамон закрыла глаза. Ну конечно, сумасшедший. Одержимый. Заговорила Таис: