Гарри Тертлдав - Череп грифона

«Но если я решусь на таран или смогу пройти вдоль борта и сломать пиратам половину весел…»

Он именно так и поступил с римской триерой прошлым летом — удивительная победа для акатоса. Вот только те италийцы были не слишком искушенными в морских сражениях, а судя по тому, как работали гребцы на гемолии и как ею управляли, на ней была крепкая, опытная команда.

«Интересно, у кого окажется больше храбрости? — гадал Менедем. — У меня или у этого шлюхиного сына?»

— Они стреляют, — сказал Диоклей.

Ритм, который он отбивал колотушкой по бронзе, остался ровным.

— Вижу, — мрачно ответил Менедем.

Стрелы шлепались в море перед тараном «Афродиты». Лучники всегда слишком рано начинали стрельбу.

— Задай им, Соклей! — закричал Менедем. — Покажи им, что у нас тоже есть зубы!

Его двоюродный брат помахал, оттянул к уху тетиву лука и пустил стрелу. К удивлению и восхищению Менедема, один из лучников на пиратском судне схватился за плечо, и над водой разнесся громкий крик боли.

Соклей радостно гикнул и выстрелил снова. На этот раз, насколько мог видеть Менедем, ему не повезло.

А потом, вместо того чтобы пойти на таран «Афродиты», гемолия резко накренилась на правый борт. Келевст на пиратском судне завопил на своих людей, выжимая из них все силы, чтобы торговая галера не смогла их протаранить. Бородатый главарь пиратов снял руку с рулевого весла и погрозил кулаком Менедему.

Менедем тоже снял руку с весла и послал пирату воздушный поцелуй.

Гемолия была быстроходней «Афродиты». Даже если бы Менедем захотел погнаться за пиратами — а он этого не хотел, — он не смог бы их догнать.

— Дай людям вздохнуть, Диоклей, — сказал он, подумав: «Будь я капитаном триеры, я бы обязательно погнался за этими ублюдками».

Но даже триера, быстроходное военное судно, не всегда могла сравниться в скорости с гемолией.

Менедем нахмурился. Как бы он хотел, чтобы существовал корабль, с помощью которого можно было бы очистить моря от пиратских галер!

Но хмурился он недолго. Задыхающиеся гребцы разразились радостными криками, а Диоклей сказал:

— Отличная работа, шкипер! У большинства этих брошенных катамитов не хватает храбрости для настоящего боя.

— На это я и рассчитывал, — ответил Менедем. — Но тот усатый сукин сын заставил-таки меня понервничать. Я уж гадал, не захочет ли он и вправду подраться.

Менедем возвысил голос, чтобы все на борту могли его слышать:

— Давайте поприветствуем Соклея, который попал в пирата с первой же стрелы!

Гребцы, конечно, ничего этого не видели: они смотрели назад, в сторону кормы. Радостный крик, которым они приветствовали своего тойкарха, прозвучал еще громче, чем крик в честь самого Менедема: теперь люди успели слегка отдышаться.

Менедема развлекало зрелище того, как Соклей, все еще стоя на баке, помахал гребцам — чего те тоже не могли видеть — и проговорил, запинаясь:

— Спасибо большое.

«Даже когда у Соклея есть повод сиять от гордости, он, похоже, не знает, как это делается», — весело подумал Менедем.

Держа в руках лук и колчан, Соклей вернулся на корму, и Менедем приветствовал его строкой из «Илиады»:

— Радуйся, в народе ахейском самый первый стрелец!

— Я не первый, ты же знаешь, — ответил Соклей со своей обычной беспощадной честностью. — Ты стреляешь лучше меня, хоть и ненамного. А попасть в цель, стреляя в движущуюся мишень с качающегося судна, — это скорее удача, чем проявление мастерства.

Все это было правдой, но сейчас не имело никакого значения.

Менедем покачал головой.

— Ты так легко не отделаешься, мой дорогой. Нравится тебе или нет, но ты — герой!

Сам бы он наслаждался шумными приветствиями и выражениями восторга. Чего стоит человек, которого не хвалят товарищи? На взгляд Менедема — не многого. Но Соклей покраснел, как красивый юноша, к которому впервые пристал с докучливыми просьбами старший.

Менедем подавил вздох. Временами скромность его двоюродного брата заходила слишком далеко.

Пролив, разделявший острова Андрос и Эвбея, имел дурную славу, однако сейчас, когда по нему шла «Афродита», воды его оставались более-менее спокойными. Так как Эвбея лежала по правую руку от судна, а берег Аттики — по левую, Соклей позволил себе облегченно вздохнуть.

— Теперь нам не надо больше беспокоиться о пиратах, — заметил он.

Менедем покачал головой.

— Еще как надо. Разве ты не собираешься возвращаться?

Увидев прихлынувшую к щекам двоюродного брата краску, Менедем сжалился над ним.

— Но должен сказать, я и сам не жалею о том, что нахожусь на подветренной стороне Эвбеи.

— И я не жалею, — сказал Соклей.

Длинный, узкий остров лежал, как щит, к северо-востоку от Аттики.

— Завтра мы будем в Халкиде.

— Я тоже на это рассчитываю, — ответил Менедем и начал цитировать список кораблей из «Илиады»:

— Старые города, — пробормотал Соклей.

Но смотрел он на запад, в сторону Аттики — туда, где лежала земля, на которую ему хотелось попасть.

— Вон там находится город, не такой уж старый, — показал он, — однако имя которого проживет так же долго, как имя Трои: Марафон.

Менедем мало интересовался историей, однако ему было известно это название.

— Там афиняне преподнесли персам первый урок, показав, каково покушаться на свободу эллинов, — сказал он.

Соклей кивнул:

— Верно.

Да, так и было на самом деле, хотя все обстояло не так уж просто. Вплоть до Марафонской битвы персы с завидной регулярностью выигрывали сражения против эллинов, но сейчас никто не желал вспоминать про те дни.

— Ты знаешь историю Фейдиппида? — спросил Соклей.

— О да, — ответил его двоюродный брат. — Этот парень пробежал от Марафона до Афин, чтобы принести весть об исходе битвы, выдохнул: «Радуйтесь, мы победили!» — и упал мертвым.

— Верно. Когда я жил в Афинах, я один раз специально отправился в Марафон, чтобы увидеть собственными глазами, как выглядит поле битвы. Я потратил на путешествие большую часть дня — а я ехал на муле; столько же занимает длинный дневной переход гоплита. Неудивительно, что Фейдиппид рухнул мертвым, пробежав такое расстояние без передышки.