Андрей Посняков - Меч времен

Миша подхватил и, гнусаво коверкая песню, оба свернули к озерку. Подошли к самой воде, умылись…

– Не, сетки лучше не здесь ставить, — подмигнув, громко заявил Василий. — Лучше — там! Пойду-ка, посмотрю дно.

Сказал — и быстро пошел к кустам.

Оп-па! Дернулись ветки… И выскочил из кустов… босоногий пацан… бросился бежать, да неудачно, споткнулся…

Тут его опер и схватил за руку, да и Михаил подбежал.

– Ты что ж это, парень, от добрых людей бегаешь?

Мокрый мальчишка дернулся, затравленно сверкая светлыми из-под соломенных спутанных волос глазами…

– Ты кто такой, парень? Ну, отвечай!

– Трофиме язм… — испуганно отозвался парнишка. — Новгородции мы…

Миша вздрогнул:

– Трофим? Новгородец?

И тут же вспомнился Федоровский вымол, «водяники», пропавшие с усадьбы тысяцкого Якуна отроки — Трофим и Якся.

– Трофим… Не на тысяцкого усадьбе живаху?

– Там… Господи… А я ж тебя вспомнил, мил человече! Ты — Мисаил? — Парнишка не менее удивленно хлопнул ресницами. — Мисаиле… На усадьбе жил. Молодого Сбыслава Якунович — друже… Господи… Или ты — оборотень? Чур меня, чур…

Высвободив правую руку, Трофим истово закрестился:

– Сгинь, сгинь, пропади!

– Да не мертвяк я, — как можно шире улыбнулся Миша. — Живой. Потрогай вот руку — теплая.

Отрок осторожно дотронулся до протянутой ладони — так пробуют раскаленную сковородку или утюг…

– Теплая…

– Ну! Поверил теперь?

– Мисаил…

– Что, закомый? — вступил в разговор опер. — Надеюсь, никуда теперь не побежит, держать не нужно?

Миша кивнул:

– Не нужно.

И, снова повернувшись к подростку, спросил:

– А ты-то как здесь оказался, парень?

– От лиходеев убег, — подросток снова перекрестился. — Связали поутру слабо… я озеро за деревьями увидал — и деру. Плаваю-то хорошо, а лиходеи за мной не бросились, побоялись, стрелы только метали, ну да Господь упас. А вот братца моего, Яксю… убили… Царствие ему небесное!

Мальчишка снова перекрестился.

– Странный у тебя знакомый, — хмыкнул Веселый Ганс. — Сектант, поди, какой?

– Ну да, адвентист седьмого дня.

– Да-а-а… — опер покачал головой. — Смотри, мокрющий-то какой… и босиком! Не заболел бы… Может, коньячка ему дать?

Михаил встрепенулся:

– А есть?

– Да найдется…

Опер быстро достал из-за пазухи плоскую металлическую фляжку и, открутив колпачок, протянул ее отроку:

– Пей! Да смотри, все не выпей, только пару глотков.

Трофим опасливо посмотрел на фляжку.

– Пей, пей, — подбодрил его Михаил. — Это почти как стоялый мед. Только лучше.

Отрок выпил и тут же закашлялся, Миша похлопал его по спине:

– Ничего! Сейчас лучше станет.

– Ну, и где бандиты? Куда пошли? — Веселый Ганс взял мальчишку за плечо. — Да говори же!

– Лиходеи куда делись? — быстро перетолковал Михаил.

– Туда… по зимнику пошли, — Трофим показал рукой в сторону Харагл-озера. — Меня не стали ловить, торопились… а может, думали, что утоп.

– Так! — Василий быстро встал на ноги. — Надо с ним что-то делать. А ну-ка, парень, снимай рубаху… давай-давай… На вот, куртку мою накинь… сейчас, из карманов все выгребу, ключи вот, лопатник… главное — ксиву не забыть. Ну, одевай, что зенками хлопаешь!

Скинув мокрую рубаху, парнишка одел Васину замшевую куртку и поклонился:

– Благодарствую, мил человеце!

– Ладно, поноси пока… сектант. Ботинки, уж извини, не дадим — размерчик не тот. До турбазы как добраться, знаешь?

– А вдруг — не дойдет? — быстро возразил Михаил. — Нельзя его одного отпускать… пусть уж с нами.

– С нами?

– Дойдем до деревни — там постучим в любую избу, тут идти-то… А как он до турбазы доберется? Лодок-то нет?

– Ладно, черт с ним, — опер махнул рукою. — Так что, пойдешь с нами, парень?

Трофим часто закивал — видать, не хотелось оставаться одному. Да-а, запугали парнишку…

Дальше пошли втроем — впереди Василий, за ним Миша в рваных сапогах и Трофим — совсем без обувки, босой, зато в шикарной — пусть малость потертой и промасленной — куртке.

А вокруг — не хватало глаз — тянулись девственно непроходимые леса, косматые кустарники, буреломы, бурые папоротники высотой едва ли не в человеческий рост.

Дорожка была та еще — одно направление, — то и дело приходилось перепрыгивать через поваленные ветром деревья, обходить топкую грязь, продираться сквозь колючие заросли. Высокие сосны, сумрачные разлапистые ели, хмурые осины — лишь изредка промелькнет белоствольная красавица березка — и снова непроглядная лесная тьма. Тут что двадцать первый век, что тринадцатый, что вообще — до нашей эры — никакой разницы!

Откуда-то слева вдруг пахнуло падалью, да так пахнуло, что хоть нос зажимай. И тут же где-то рядом раздался жуткий рев!

Веселый Ганс дернулся к наплечной кобуре, за ПМом, обернулся:

– Слыхали? Медведь! Как бы на нас не набросился.

– Не набросится, — поспешно успокоил Миша. — Если мы к деликатесу его не пойдем.

– К чему, к чему? — удивился опер.

Эх, городской человек — сразу видно! Михаил, правда, тоже не из деревни, однако со многими охотниками общался, да и в тринадцатом веке поошивался, пожил — а в те времена люди гораздо ближе к природе были.

– К деликатесу, — охотно пояснил возвращенец. — Чувствуешь — падалью, мясцом гнилым пахнет? Это медведь лося завалил или, там, кабана… а может, и человека. Завалил, забросал ветками — и ходит, жрет. С душком-то ему приятнее, вкуснее. Пока не сожрет — не уйдет, и на нас не бросится.

Веселый Ганс только головой покачал — однако!

– А вообще, медведь — зверь коварный, гнусный и хитрый, — ободряюще подмигнув Трофиму, продолжал Михаил. — И умный — этого не отнимешь, куда там обезьяне! Ловкий — ужас до чего, — не смотри на размеры. Бегает, прыгает, по деревьям лазит — не спасешься от него в лесу, не убежишь, не спрячешься, захочет сожрать — сожрет, хоть ты что делай. Ну, разве что его пристрелить.

– Пострелять нам и так есть в кого, — угрюмо хмыкнул опер. — Надеюсь, правда, что до того не дойдет.

– Слышь, Трофиме, — Михаил подождал отрока. — А боярыня… она тоже с лиходеями?

– Ирина Мирошкинична? — Трофим зябко поежился. — Там. Все ее боятся, слушаются… даже Кнут. И молодой боярич тоже с ними — вроде как тоже пленник… но его не бьют, нет, и кормят хорошо.

– Боярич?! — Михаил напрягся. — Что за боярич? Как звать?

– Зовут Борисом, — охотно пояснил Трофим. — Отрок еще, меня чуть постарше, ликом пригож, златовлас, глаза карие…

Миша сжал губы: он. Борис из рода Онциферовичей, сын боярина Софрония… И как же он-то угодил к людокрадам?

– Боярич-то себе на уме, — неожиданно усмехнулся мальчишка. — Пленник-то пленник, а с боярышни Ирины глаз не сводит. А та его жалует — улыбается, разговаривает ласково.