Ганс-Йозеф Ортайль - Ночь Дон Жуана

— О Господи, уже четыре часа (пять, десять)? У меня же назначена встреча! — и тут же стремительно покидал комнату. Его действительно всегда кто-то ждал. Ему казалось, что весь мир чего-то ждет от него. Великое, томительное ожидание, которое могла удовлетворить только музыка. При первых же аккордах оно исчезало, как исчезают хронические боли мочевого пузыря после долгожданного лечения!

Он не мог сменить обстановку, поболтать с кем-нибудь — ему нужно было время, чтобы творить! Премьеру новой оперы давно перенесли, что само по себе было неприятно. Но как он мог здесь работать? В этом гостиничном номере, под пристальным взглядом своей жены, в то время как поклонники стояли под его окнами, ожидая, не выглянет ли он из окна, не зазвучат ли отрывки новой оперы? Пражские музыканты — одни из лучших в мире. Стоило какому-нибудь альтисту услышать мелодию, как он без особого труда запоминал каждую ноту! Нужно быть очень осторожным, чтобы никто не узнал его замысел раньше времени. Моцарт приказал оркестру и певцам хранить мелодию в тайне. Однако эта предосторожность была излишней: вряд ли кто-то Из них был заинтересован в том, чтобы музыка стала известна еще до премьеры и потеряла всю прелесть новизны.

Здесь невозможно было творить. Его бы подслушивали, а кроме того, ему не хватало бы тишины. Доносились крики торговцев, да и вообще было шумно. Стоило ему записать пару аккордов, как тут же перед дверью оказывался да Понте, живший напротив, и злился из-за того, что не каждая нота гармонировала с его текстом! Дон Джован-ни… До, до, до — постоянное до, в висках начинало стучать: до-до-до… Порой Моцарту даже среди ночи слышалось это до, словно увещевало его все-таки взяться за музыку и дописать оперу…

Как только в комнату вошла Констанция, он соскочил с дивана и подошел к столу, чтобы сесть напротив. На обед подали фазана с овощами и бокал красного вина. Констанция тем временем рассказывала, кто приходил утром. Чаще всего она начинала со знати, затем переходила к да Понте: он помахал ей, когда она выглянула из окна. Только после этого речь заходила о более важных вещах — о настоящих новостях. Конечно, как всегда, утром заходила Йозефа Душек, чтобы узнать, как у них дела, и немного развлечь Констанцию. Йозефа сделала довольно заманчивое предложение — пригласила его в свой домик за городом, среди виноградников. Там никто не отвлекал бы Моцарта. Поклонники туда не доберутся, и кроме нее, Йозефы — старой подруги семьи и великой певицы, никого не будет. Она-то и станет охранять его покой в этой Богом забытой глуши. Они не возьмут с собой даже ее мужа Франца. В конце концов, Франц загружен уроками игры на клавесине, которые он давал своим ученикам в городе.

Однажды Йозефа, Франц, Констанция и Моцарт уже ездили к виноградникам, чтобы осмотреть местность. Здесь, над великолепием пейзажа, царила невероятная тишина, и Констанция вдруг стала молчаливой, а Франц и вовсе погрустнел. Поэтому Йозефа и Моцарт отправились прогуляться по огромному парку вдвоем. Они поднялись на небольшой холм, где был расположен павильон. Оттуда открывался превосходный вид, который заставлял забыть обо всем.

Через день Констанция рассказала мужу, что, по слухам, Йозефа получила этот загородный дом в подарок от одного поклонника. Злые языки, в том числе и хозяин гостиницы, утверждали, что у нее был не один, а много поклонников, с которыми она не стыдилась показываться на людях. К тому же все якобы знали, что Йозефа не воспринимает всерьез свой брак с Францем. Он был намного старше, и потому она относилась к мужу скорее как к отцу. С того дня Констанция стала называть этот загородный домик «домом для развлечений», и они часто спорили, может ли он, Моцарт, поехать туда и на время остановиться в комнатах с алыми и бледно розовыми драпировками, вдали от своей супруги. Сегодня утром Йозефа еще раз повторила свое приглашение. Казалось, что для нее визит Моцарта был решенным делом и она не потерпит отказа. Констанция с насмешкой рассказала об этом супругу, словно была абсолютно уверена в том, что сможет удержать его возле себя, в гостинице. Но он-то уже давно знал, что только в этом загородном домике у него появится возможность поскорее закончить работу над оперой.

От этого разговора у Моцарта пропал аппетит, прекрасный фазан и овощи показались ему безвкусными. Каждый день они говорили об одном и том же. То и дело вспыхивали ссоры, стоило только кому-то из них упомянуть Йозефу Душек! Но ему было совершенно безразлично, сколько у нее ухажеров — один, два или сорок шесть. Какое ему до этого дело? Вообще-то его это не касалось. Сейчас все мысли Моцарта были заняты вовсе не этими сплетнями, а лишь недостающими иктами оперы, например впечатляющим финалом. До, до… До!

Моцарт стиснул виски руками. Да Понте иногда повторял этот жест. Порой создавалось впечатление, что этот венецианец считал себя композитором. Поездка за город стала бы для Моцарта благословением Господним, ведь он мог бы на время скрыться от да Понте, от его ревности, зависти и, в первую очередь, от его скучных бесед и бесплодных дискуссий, которые всегда отнимали так много времени.

Моцарт опустошил свой бокал. Тем временем Констанция уже сменила тему разговора и как раз рассказывала о Терезе, зашедшей к ним незадолго до полудня с букетом цветов. По ее словам, актриса была довольна своей ролью. Но уже тот факт, что Тереза приходила и: ним, да еще с букетом цветов, говорил скорее о том, что она была чем-то недовольна и придется немного подправить ее роль…

Это было невыносимо. Моцарт встал из-за стола и снова прилег на диван. Снял туфли с пряжками и закрыл глаза. Констанция не умолкала. Каждая деталь имела для нее определенное значение: букет цветов, какой-то тайный воздыхатель, фазан, овощи, да и вообще все кругом. Устраиваясь поудобнее на диване, Моцарт вытянул руку, надеясь, что Констанция поймет его.

Он ждал, закрыв глаза и не шевелясь. Прошло две, три секунды. Да, Констанция поняла его жест. Шаркая, она подошла к супругу и поцеловала его. Один раз, второй. Он немного подвинулся, и она, сняв обувь, прилегла рядом. Моцарт обнял ее левой рукой, крепко прижав к себе, чтобы она не соскользнула с дивана. Было неудобно лежать, но они привыкли так отдыхать после обеда в течение получаса или около того.

Моцарт снова закрыл глаза. Усталость давала себя знать. Это была непреодолимая слабость, и он полностью подчинился ее власти. Пока он дремал, ему приснилось, будто он бежит из этой гостиницы. Он пробирался сквозь толпу, и толпа его не замечала, как будто он превратился в невидимую тень. Его синий сюртук с позолоченными пуговицами вдруг стал грязно-серого цвета, а небольшая шпага, инкрустированная змеями, упала в первую попавшуюся сточную канаву. Штаны на глазах обветшали, а цвет туфель стал земельно-черным. В этом потертом сюртуке Моцарт был похож на переписчика нот для оркестра. Видимо, ему все же пошла на пользу эта новая роль незаметного, ничем не примечательного писаря, спешащего в кабачок на берегу Влтавы, чтобы пропустить стаканчик после тяжелого рабочего дня. Вдруг его охватило такое сильное чувство радости, что он впал в еще более глубокий сои, и ему уже больше ничего не снилось.