Жаклин Монсиньи - Княгиня Ренессанса

– Очень хорошо, Плюш…

Немного отдохнувшая Зефирина, нежась в теплой воде, даже напевала, а кончиком ноги играла с Гро Леоном.

– Я боялась… Я так боялась, что… Милосердный Боже, как бы это сказать… – шепелявила Плюш.

– Что князь воспользуется своими супружескими правами? – спокойно спросила Зефирина. – Ничего подобного, мы по обоюдному согласию собираемся попросить его святейшество расторгнуть наш брак.

– Монсеньор согласен?

– Полностью.

– Силы небесные, развод!

От волнения Плюш опустилась на табурет. Зефирина не торопясь вышла из воды.

Пока служанки снимали мокрую рубаху, в которой она принимала ванну, и вытирали тело надушенными полотенцами, Зефирина разглядывала себя в зеркало.

С тех пор как она ступила на итальянскую землю, она явно подросла на полдюйма. Талия похудела, ребра, пожалуй, слишком выступают, надо чуточку пополнеть, а вот груди по-прежнему кругленькие, и розовые бутончики торчат.

По телу снова пробежала дрожь, стоило ей только подумать о неистовых и одновременно сладчайших ласках Леопарда.

Сама того не желая, Зефирина опять и опять вспоминала руки Фульвио, прикасавшиеся к самой интимной части ее тела.

Погрузившись в мечтания, Зефирина неторопливым движением руки приподняла копну своих рыжих волос, стараясь удержать их над головой. «Если бы Мортимер де Монтроуз увидел меня сейчас?» – внезапно подумалось ей.

Сердце в груди сильно застучало. Почему это англичанин все время так странно смотрит на нее?

«Что, если он тот самый незнакомец, который вынес меня из огня и поцеловал?»

Но тогда почему Фульвио так взволновал ее?..

Слишком склонная к размышлениям, Зефирина, на свою беду, все усложняла.

– Мадам желает надеть к ужину платье или юбку? – спросила Эмилия.

Зефирина не знала, выбрать ей свободное платье с расширяющимися книзу двухслойными рукавами, которое сейчас держит в руках камеристка или что-то поудобнее, например, легкую накидку из золототканой египетской материи.

В конце концов она остановилась на накидке.

Переодевшись, Зефирина задумалась, что ей следует сделать. Спуститься на ужин с двумя князьями или таинственно уединиться в отведенных ей комнатах на втором этаже гостиницы?

– Его светлость «советует» ее милости отдохнуть. Выезжать придется завтра на рассвете…

Это Паоло пришел передать ей слова князя. Зефирине стало ясно: Фульвио предпочитает ужинать наедине с английским послом.

«И на здоровье! Думает, я расстроюсь, а мне бы только не видеть его…»

С чисто женской логикой Зефирина, еще минуту назад решившая сыграть в загадочную красавицу, теперь злилась оттого, что весь вечер придется просидеть в комнате.

После ужина, на который были поданы овощной суп, жареные артишоки, мясо с острым соусом, кнели из домашней дичи, петушиные гребешки, говяжья печень, рулет из свинины, жареные мозги, не считая десерта, состоявшего из померанцев, миндальных пирожных и засахаренных трюфелей, Зефирина, устав от болтовни Плюш, решила лечь спать.

Но, едва загасили свечи, у Зефирины сразу пропал сон. Это часто бывает при сильной усталости. Она стала вспоминать дни своей болезни.

Действительно ли князь приходил к ее постели? Сама она помнила лишь прохладную руку Нострадамуса, коснувшуюся ее лба.

Когда же к Зефирине вернулось сознание, она чувствовала себя еще очень плохо, мысли путались, воли не было… Но мало-помалу ей становилось лучше, и тогда явилась мысль изобразить из себя дурочку, особенно когда в самые страшные дни своей болезни она заметила ужас в глазах Плюш.

Желая обмануть наблюдавшего за ней мужа, Зефирина постаралась внушить своему окружению, что после болезни осталась слабоумной.

Но как же Леопард разгадал ее хитрость?

За дверью послышались шаги.

– Доброй ночи, милорд…

– Good night [22], монсеньор…

Мужчины распрощались на лестнице. Хлопнули двери. Каждый вошел в отведенные ему апартаменты. Зефирина услышала, что за тонкой стенкой одной из ее комнат кто-то без устали ходит туда и обратно. Интересно, кто из князей стал ее соседом?

Луч света, проникавший к ней из-под двери, начал удаляться, будто кто-то переносил канделябр в другое место.

Со всей осторожностью Зефирина встала с постели. Перешагнув через Плюш и Эмилию, которые спали на брошенных на пол тюфяках, и стараясь не разбудить устроившегося на сундуке Гро Леона, она, крадучись, подошла к стене и прильнула к ней ухом.

За стенкой не было слышно ни малейшего шороха. Значит, тот, кто там находится, уснул? Зефирина не могла поверить в это.

И тут послышался треск. В соседней комнате открыли окно. Молодая женщина тихонько приоткрыла свое и украдкой выглянула наружу. Одного взгляда оказалось довольно, чтобы понять, как хорошо ее охраняют на случай, если у нее появится желание сбежать, спустившись из окна по связанным простыням. Четыре верных князю головореза с пиками в руках стояли под ее окнами. Она не рискнула высунуться из окна, опасаясь, как бы сосед не заметил ее. А сосед, похоже, любовался ночным небом. Вдруг Зефирина заметила две тени, пересекавшие двор гостиницы. Несмотря на ночной сумрак, она была уверена, что узнала прихрамывающую походку Паоло. Рядом с ним шел сгорбленный человек, лицо которого скрывал капюшон плаща.

Оба человека подошли к гостинице.

– Ступайте, мессир, монсеньор ждет вас, – прошептал Паоло.

«Монсеньор?» Так значит князь Фарнелло – сосед Зефирины!

Стоя сбоку от окна, молодая женщина поняла по скрипу снаружи, что ночной гость с трудом поднимается по лестнице, приставленной к стене.

Потом послышался невнятный шепот, но Зефирина никак не могла понять, о чем говорили рядом.

Любопытство ее разгоралось все сильнее, и она на ощупь вернулась к двери. Дверь оказалась запертой на ключ снаружи.

Продрогнув в своей тоненькой ночной рубашке, Зефирина собралась уже лечь в постель, но тут ее осенило заглянуть в нечто вроде чулана, примыкавшего к ее комнате. Стараясь не шуметь, она открыла дверь комнатенки. Едва не опрокинув какой-то жбан, она наконец приникла ухом к стенке и с удовлетворением отметила, что здесь ей отчетливо слышно все, о чем говорят в комнате мужа.

– Значит, монсеньор не забыл изгнанника из Сан-Кашано… – шепотом произнес старческий голос.

– Никогда, мессир Макиавелли, – ответил князь.

– А вот неблагодарные Медичи прогнали меня, – с горечью сказал гость.

– Я не Джулио Медичи, мой дорогой Никколо, и никогда не забываю того, чему вы меня учили в юности во Флоренции.

Ваша светлость очень добры.

– А знаете ли, мессир Макиавелли, что моей настольной книгой является ваш труд «Князь»?

– А! «Князь»!.. Монсеньор оказывает мне слишком большую честь. В этом трактате я изложил кое-какие свои соображения, которые могли, если бы они только захотели, помочь великим мира сего… но, кроме вас, монсеньор, умеет ли кто-нибудь из них читать?