Станислав Пономарев - Гроза над Русью

— Что-о?! — привстал от неожиданности Хаврат-эльтебер. — Эй, тургуды! Гоните в шею этого грязного пастуха! Я не желаю видеть его в моей охранной сотне. Пошел вон, грязный навоз! Сто-о динаров!.. Ха...

Тургуды схватили бедного Араза за ноги и, едва удерживаясь от смеха, поволокли его с холма.

— Ну что, получил сто динаров? — Хаврат-эльтебер расхохотался прямо в лицо ошарашенному Харук-хану, у которого челюсть отвисла от крайнего изумления. — Сто динаров, да еще полновесных! Как будто золото — придорожная пыль и не имеет веса. Ха-ха-ха!

Бин-беки Асмид и Абалгузи-пехлеван пали от хохота, восхищенные столь простым решением отнюдь не простого вопроса. Им вторил смех тургудов и ал-арсиев.

Араз понуро брел к своему костру, проклиная в душе скупость ханов и еще больше их щедрость: не приди Хаврат-эльтеберу мысль одарить пастуха милостью, Араз был бы сыт...

— А сейчас... — герой сглотнул слюну и безнадежно махнул рукой.

Узнав о том, как обернулась для табунщика высокая ханская милость, товарищи его сочувственно покачали головами.

— Чего другого ждать бедняку от эльтебера...

— Возьми сбою долю, Араз,— сказал один из них, друг и такой же табунщик Дамур, и вынул из рукава кусок конины.

— Мы знали, что ты наешься халвы за дастарханом пресветлого эльтебера, напьешься кумыса. Но грубую конину ханы не едят и потому не смогут тебя угостить ею. Вот мы и подумали, что твоя доля как раз пригодится, — посмеивались пастухи, наблюдая, как уплетает полусырое мясо Араз, осыпанный ханской милостью...

Харук-хан и Хаврат-эльтебер все еще меряли друг друга взглядами. Один — свирепым, другой — насмешливым. Когда страсти понемногу улеглись, хозяин сделал знак к началу трапезы. Слуги мгновенно расстелили дастархан, разложили яства. Вскоре подъехал и был учтиво приглашен отобедать бин-беки запасной тысячи воинов кривоногий Алмаз-хан, улыбчивый человек лет сорока.

— Олмин Оллоху Акбар! — пробормотали ханы молитву, повернувшись к востоку, провели сложенными ладонями от лба до подбородка и с жадностью набросились на еду.

Они начисто забыли о недавнем раздоре. Подобные стычки случались даже в присутствии кагана-беки — собственность сильных мира сего была неприкосновенна!

К дубу лихо подскакал роскошно одетый всадник на вороном в позолоченной сбруе арабском жеребце. Его сопровождали пятеро других, одетых победнее, но сидящих на хороших, сытых конях.

«Вестник кагана Урака», — узнали беки.

Тот спешился в десяти шагах. Подойдя, приложил правую руку ко лбу, потом к груди и поклонился. Ханы кивнули в ответ но к дастархану не пригласили — гонец кагана не был высокородным эльтебером.

Посланник побелел от унижения. Он стоял выпрямившись, смотрел на беков в упор. Охрана его оставалась в седлах.

— Каган-беки Разящий и Непобедимый гневается, — начал гонец резким звенящим голосом. — Хазран-тархан в плену, а вы до сих пор топчетесь около урусской крепости! Кто освободит вашего предводителя, а?! Кто расчистит дорогу Непобедимому к Куяве, а?! — выкрикивал посланник. — Завтра поутру Разящий вместе со своими туменами будет здесь! Что вы скажете ему, а?! Каган-беки Урак Непобедимый велел передать вам его слова: «Аллаху и моим светлым очам угодно увидеть пожарище на месте Пуресляба!» Что я должен передать от вас пресветлому кагану-беки?!

— Передай Непобедимому, что воля Аллаха и его исполняется, — поднял голову Хаврат-эльтебер. — Мы уже штурмовали крепость и вырубили половину урусов. В Пуреслябе остались одни пахари. Хитрый коназ Селюд смертельно ранен. Наших пало совсем немного, а под стенами города лежат горы убитых врагов. Погляди сам и ты убедишься в искренности моих слов.

Полководцу дружно поддакивали его бин-беки. Абалгузи-пехле-ван дипломатично помалкивал.

— Скажи Непобедимому, что через два часа, когда отдохнут и подкрепятся мои воины, город Пуресляб будет стерт с подноса Вселенной. И вы, пришедшие вслед за нами, увидите лишь одни развалины. Крепость еле держится и рухнет от малого натиска, — закончил Хаврат-эльтебер, с интересом наблюдая за реакцией гонца.

Тот с сомнением посмотрел в сторону Переяслава. Но спорить не стал, поклонился и, вернувшись к коню, легко взлетел в седло.

Посланник Непобедимого скакал, сопровождаемый охраной, скрипя зубами от злости:

— Я припомню тебе твое гостеприимство. Пожалеть для гонца самого кагана-беки лепешку и глоток кумыса!.. А как надменно они глядели на меня! — Он чуть не взвыл от обиды и так огрел нагайкой карабаира, что тот заржал от боли и птицей рванулся вперед.

Воины тяжелой переяславской дружины, схоронившиеся в дубраве, видели штурм. Многие горячие головы рвались в битву, но Жизнемир строго осаживал их:

— Всякому овощу свой черед, братие! Не приспело еще время наше. Козарин нонче горяч — руки обожжешь! Вот воевода Слуд пыл с него сымет, тогда и мы почешем степняков по спинушкам!

Дружинники хмурились, тяжело вздыхали:

— Много крови-руды русской прольется, покамест наши мечи в дело вступят.

— Еще более ее прольется, ежели вступят они не ко времени, — поддержал Жизнемира сотский Икмор. — Калина только варена сладка, а сырую в рот не возьмешь. Дай козарину свариться.

Неожиданно с вершины дуба раздался голос дозорного:

— Козары нахвальщика выставили! Аграмадный детина. Поболе тебя, Икмор, будет... Вона к стене поскакал... В рог трубит...

До дубравы долетел хриплый протяжный рев. Рог трубил все громче, и по силе его рева узнавалась сила поединщика. От трубного звука Ерусланова рога, к примеру, кони приседали и птицы устремлялись в поднебесье!

Дружинники вслушивались в звуки боевой музыки, чуждой русскому уху из-за своеобразной хрипоты и придыха.

— Громко шумит, да все ж не Еруслан, — сказал грузный пожилой воин.

— Где ж наш поединщик-то?

— Нету покамест.

Вражеский рог продолжал колебать воздух. Многие дружинники взобрались на деревья, чтобы увидеть поединок. Наконец сверху раздалось:

— Врата тверди открылись... Наш богатырь выехал. Только што-то копье тонко...

— Дак это Будила! — сообщил еще кто-то. — А што копье тонко, дак ратовище у него железное. Мичура-киевлянин ратовище то ковал.

— Знаем Мичуру! — раздалось вокруг. — Тож богатырь знатный!

— Мичура добрую оружию кует, — похвалил все тот же пожилой ратник. — У Будилы и секира Мичурой кована. Добрая секира.

— Ну, держись, козарин! На Будиле не первый нахвалыцик ломается!

— Однако приготовимся, братие! — сказал Жизнемир. — Настает и наш ратный час. Козары спиной к нам стали. Икмор, выводи своих по балке! Не шарят более дозоры козарские — все за перемогой глядят. Пройдешь неувиденным и отрежешь ворогу сакму в степь!