Станислав Пономарев - Гроза над Русью

А розово-золотистый конь нес на благородной спине своей всадника в черном плаще.

С запада вслед ему спешили грозовые тучи. Ветер, все усиливаясь, подгонял беглеца. Надвигалась буря.

Опытное ухо сразу отличало этот гул от гула, который рождает шаг мерно идущего войска: Ураку доложили, что навстречу гонят полон из Чернигова. Каган пожелал посмотреть на позор врага.

Солнце поднималось к зениту. Урак стоял на вершине холма, а мимо проходили тысячи измученных людей. Связанные мужики шли вереницами: по десять человек на одной веревке. Плелись, спотыкаясь, женщины с детьми на руках. Свистели бичи охранников. Слезы и стоны вторили им. Позади и по бокам толпы меланхоличные волы тащили повозки на огромных скрипящих колесах. Возницы клевали носами, убаюканные неторопливым движением. Было жарко. Над горем людским колыхались тучи мух и слепней.

Каган, наблюдая за толпой пленных, не ощутил в ней духа покорности: неповиновение всегда было свойственно попавшим в плен руссам. Связанные лохматые мужики бросали хмурые взгляды на блистательного всадника, и даже за сто шагов Урак почувствовал, как опаляет его огонь ненависти.

Увидев кагана-беки, засуетились хазары из охраны. Вскоре толпа пленных была поставлена на колени. Урак наслаждался видом согбенных спин и склоненных голов. Но его насторожило слишком малое количество женщин и детей в этой толпе. Каган дал знак. Подлетел Сегесанхан.

— Позови бин-беки из охраны, — процедил Урак.

Через минуту хозарин в синем архалуке припал к ногам Кара-Балаша — каганова коня. Урак спросил только о том, что занимало его.

— Это только головной полон, — пояснил бин-бекй. — В фарсахе позади идут другие урусы. Там больше женщин и детей.

— Сколько?

— Около восьми тысяч.

— Г-м... Продолжайте путь. Бин-беки скатился с холма...

Только что тумены хазар перешли речку Остер. Урак усмехнулся, вспомнив, как удирал со стрежня рыбак, когда увидел летящую к воде огромную лавину вооруженных всадников. Воины пытались подстрелить его, но тот, бешено загребая веслами, успел скрыться в зарослях камыша.

«Наверное, он где-нибудь в этой толпе пленных, — подумал Урак. — Надо бы разыскать его и освободить. Он стал для нас знаком удачи!»

Пленные прошли еще версту. Хазарское воинство давно скрылось за холмами, но пыль все еще висела в воздухе и солнце казалось тусклым и опечаленным.

— Стой! — крикнул всадник в богатой хазарской одежде, тот самый бин-беки, что докладывал Ураку о полоне. — Разобрать оружие и брони!Дозоры — вперед!

Во все стороны ускакали тройки конных воинов.Охранники, торопясь, освобождали пленных от пут. Те бросались к повозкам. Через полчаса несколько тысяч вооруженных руссов в доспехах и со щитами выстроились и двинулись вслед за туменами хазар. Большой отряд всадников в хазарском вооружении прикрыл фланги русской дружины.

Женщины с детьми бегом подались к ближайшей роще...

Ишан Хаджи-Мамсд тонко разбирался в душах людей, а уж Урака знал особенно хорошо. Именно в момент радости он и намекнул властителю о своем опальном родственнике Гадран-хане. Раны, оставленные на его теле руссами и уграми, заживали, и молодой честолюбивый хан жаждал славы и подвигов. Ишан Хаджи-Мамед понимал его.

Урак, размякший сердцем от побед и удач, не им добытых, благосклонно изрек:

— Назначаем Гадран-хана бин-беки первой тысячи в тумене Неустрашимых.

Гадран-хан долго целовал сапог властителя. Он готов броситься грудью на любые толпы врагов: Неустрашимые были самыми доблестными богатурами Хазарии после тургудов Шад-Хазара и ал-арсисв!

Гадран-хан мечтал о том; сколько теперь рабов достанется ему из той толпы пленных, которую они повстречали только что на своем пути.

Вновь назначенный военачальник соколом сидел на тонконогом поджаром коне. Тысяча Гадран-хана шла во главе всего хазарского войска. Какая честь!

У каменного идола старых времен, у выхода из глубокой лощины, возвышался высокий курган — покойный мир неведомого богатура. Бин-беки хлестнул коня плетью. Тысяча перечила в галоп.

Но... опережая хазар, на вершину кургана выметнулась группа всадников в сверкающих на солнце доспехах. Передний держал в руке огромный багряный стяг. Полотнище колыхал ветер, и серебряный барс на алом поле казался живым.

Хазары враз осадили коней. Тысячи глаз устремились на грозный боевой знак, и тысячи грудей выдохнули одновременно:

— Каган Святосляб!..

И выдох этот был подобен шуму листьев, встревоженных внезапным порывом ветра.

Урак покачнулся в седле: густая жаркая кровь толкнулась в затылок.

«Конец!..» — подумал он с ужасом, но все же нашел в себе силы громко и властно приказать:

— Гадран-хан!.. — Рука кагана-беки показала на вершину кургана.

Вырвав из ножен меч, молодой бин-беки тяжело поскакал вперед. Он не ведал, скачут ли за ним его Неустрашимые. Какое-то страшное безразличие владело им. Он не видел, как из-за кургана выплыла червленая связь богатырских щитов... Гадран-хан вышел из этого оцепенения, когда, открыв широко глаза, увидел быстро наплывающее жало копья. Сознание обреченного четко отметило взлетевшую со сверкающего острия пеструю бабочку, а обострившийся слух уловил веселый стрекот кузнечиков в душистой весенней траве...

— О Аллах... Жи-и-ить... — прошептали губы молодого хана.

Старый волк насторожился, легкой тенью скользнул в кусты. В утренних сумерках послышался отдаленный топот копыт. Он нарастал. Зверь, проживший на земле много лет, сразу определил, что это скачут не дикие кони: звон удил, доспехов и оружия выдавал их.

Вставала холодная заря. Росой покрылись высокие травы. По волглой степи наметом летели кони. Всадники подгоняли их ударами хлыстов. Всадников было не более полусотни — избитых, израненных, смертельно уставших. Погоня давно отстала...

Каган-беки Урак остановил коня: могучий Кара-Балаш был в пене. Здесь, где на много фарсахов вокруг все было видно как на ладони, хазары сделали привал.

Старый каган мрачно смотрел на остатки своего некогда могучего и многочисленного войска. Ишан Хаджи-Мамед, Асмид-эльтебер — один из любимейших родственников, ласковый и послушный, — пять тургудов и несколько десятков ал-арсиев: это все, что осталось под его бунчуком... Впрочем, и бунчука не было тоже — он достался урусам...

Урак вдруг почему-то отчетливо вспомнил, что именно сегодня исполнилось ровно пятьдесят лет, как он взял в руки Меч Хазарии. Ярко всплыли в памяти малахитовые кубки на красном бархате. Испытание... и своей волей он выбрал себе семьдесят лет царствования на золотом троне кагана-беки...

«Аллах и на этот раз спас меня, — подумал старик. — Значит, жить и водить тумены мне еще предстоит очень долго...»