Рафаил Зотов - Таинственный монах

— Хотя я никого не догнал и ничего не нашел, но, если позволите, то я секретно буду иметь честь рапортовать вам о предмете, заслуживающим ваше внимание, — почтительно отвечал Усердов.

Меньщиков улыбнулся и приказал ему следовать за собою в избу, где он ночевал.

Когда они остались одни, Усердов рассказал все подробности происшествия и Меньщиков подумав несколько, написал донесение царю, которое с рассветом Усердов повез.

Был уже полдень когда он прискакал в Погребки. Равыскав хижину, в которой квартировал царь Петр, он с трудом мог добиться, чтобы явиться к царю, который посде обеда опочивал, на голой скамейке с одною кожаною подушкою в головах, в небольшой комнатке, запертой изнутри на крючок. Стоявший снаружи у дверей денщик не решался нарушить царский сон и Усердов взял на себя смелость постучать в дверь, которую в скором времени отпер сам царь. Усердов подал ему бумагу; во время чтения оной лицо царя постоянно менялось и он грозно спросил:

— Это ты, Григорий, доносишь на Мазепу? Этого быть не может!

Но, когда Гриша рассказал ему все подробности своей встречи с отцом в прошлую ночь, он задумался и после минутного молчания вскричал:

— Гнусный изменник Мазепа! Несчастный Кочубей, пострадавший невинно.

Тотчас царь послал за своими генералами, приглашая их на совет. В скором времени приехал и Меньщиков, которому царь обрадовался. На совете было решено идти немедленно на Батурин, чтобы захватить Мазепу с его приверженцами.

31 октября Меньшиков с сильным отрядом шел к Батурину, Мазепы там уже не было, так как он отправился в лагерь Карла XII, взяв с собою около пяти тысяч казаков. Победа русских при Лесной и плохое состояние войск шведского короля разочаровали Мазепу, который охотно отказался бы от союза с Карлом, но он знал, что царь Петр ему не простить. В Батурине оставались главные его приверженцы полковник Чечель и есаул Кенигсен, которые, в свою очередь чувствовали, что покорность их царю Петру не спасет от заслуженной казни, а потому решились защищаться до последней капли крови. Батурину как и другие крепости Украины был окружен рвом и земляными валами. На рассвете 3 ноября вестовая пушка возвестила о начинающемся приступе русских войск. Еще не видя неприятеля, за густым туманом с валов Батурина ответили залпом из всех орудий, но это не устрашило храбрых русских воинов.

В средней колонне, в первых рядах, рука об руку шел Корчмин и Усердов. Первый, против своего обыкновения был угрюм и печален, и с какою-то внутреннею тоскою посматривал на Усердова. Уже многие русские солдаты вырваны были из рядов, как вдруг начальник средней колонны приказал остановиться чтобы выровнять ряды и ринуться дружным натиском на валы и друзья наши остановились и молча смотрели в дымную даль. Вдруг Корчмин прервал молчание словами:

— Брат Григорий, что ты думаешь о нынешнем сражены?

— Город возьмут, дома сожгут, людей перебьют; а кто из нас останется в живых, то известно единому Богу, — отвечал Усердов.

— Воля Его святая! А мне что то грустно. Сдается, что нынешнюю ночь мы будем ночевать не вместе, — тоскливым голосом сказал Корчмин.

— Что за мысль! возразил Усердов.

— И мысли приходят от Бога. Мне уже с утра хотелось тебе сказать об этом, да было стыдно. А теперь, как каждый из этих летающих шариков может прекратить наш разговор навсегда, то уж не до стыда. Послушай же. Если меня убьют, то вот тебе мой завет: похорони меня по христиански, как следует; раздай сто рублей бедным, а другие сто рублей отдай, на поминовение души моей в церковь Василия Блаженного. Да и жену мою не оставь. Она все такая тоскливая и при прощании со мною сказала, что пойдет в монастырь, когда я не вернусь живым. Не допускай, брат, ее до этого. Ну, обещаешь ли ты мне все это исполнить?

В это время колонна двинулась вперед и Григорий успел только пожать руку Корчмина в знак согласия Несмотря на убийственный огонь казаков они быстро подвигались вперед и некоторые из храбрейших уже опустились в ров, затем быстро поднялись на вал и вторглись в самый город.

Защитники Батурина отступили в самый город и, не желая сдаваться, заперлись в дома и стали оттуда стрелять по войскам, что ожесточило солдат и они стали зажигать дома, из которых стреляли.

Около одного дома столпилась кучка солдата, куда прибыли Корчмин и Усердов. Дверь этого дома была крепко заперта. Разломав дверь русские солдаты, а с ними Корчмин и Усердов вступили в дом, который казался уже пустым. Вдруг в сенях поднялась половица и из подполья выскочили казаки с саблями и ножами и напали на солдат. Превосходство сил было на стороне казаков и разгорающееся пламя дома грозило в скором времени похоронить сражающихся под горящими развалинами. Положение Корчмина и Усердова было отчаянное. Задыхаясь от дыма друзья наши как то разъединились. Усердов успел выскочить в окно и радостно вздохнул. Он спешил выйти из дыма, как вдруг вспомнил, что Корчмин остался в горящем доме. Быстро он бросился назад, где солдаты добивали оставшихся еще в живых казаков. Бросаясь из угла в угол, он отыскивал между обезображенными трупами Корчмина и наконец с ужасом нашел тело его, покрытое бесчисленным количеством рань. Едва Усердов успел отдать приказание вынести его на улицу, как услышал раздирающий душу крик женского голоса, который показался ему знакомым. Протолкавшись между солдатами к месту, откуда был слышен этот крик, он увидел женщину, влекомую за волосы. Взглянув в её лицо он вздрогнул и закричал:

— Братцы! остановитесь! Это моя мать!

Елена Хованская была уже в глубоком обмороке. Гриша, с помощью двух солдат, узнавших его, вынес мать на улицу, а другие солдаты вынесли труп Корчмина. Едва успели они это сделать, как верх горевшего дома обрушился, похоронив всех оставшихся там, под своими горевшими головнями.

Таким образом пал Батурин, о чем узнавши Мазепа впал в крайнее уныние, находясь в Зенкове при Карле, который не терял еще надежды победить русского царя и ожидал только весны, чтобы одним ударом решить участь войны. Отец Григория. которого мы называли до сих пор Ионою, часто являлся к Мазепе, сообщая ему ход дела. Однажды он пришел, когда Карл XII сидел у Мазепы. При появлении Ионы он сказал ему:

— Что скажешь, ночная птица?

— Хорошего мало, ваше величество. Так ты с этими вестями и пришел?

— Если нет хороших, то приходится довольствоваться и дурными, — мрачным голосом ответил Иона.

— Где же твои высокоумные обещания, столетний мудрец? Где же твоя прежняя власть в этой земле? Где приверженцы, — раздражительно спрашивал король.

— Вы не слушали и даже обидели меня, когда я давал вам добрые советы после Нарвского сражения. Теперь гораздо труднее сделать то, что было легко в то время. Однако я еще подумаю, быть может не все еще потеряно, — сказал Иона.