Генри Хаггард - Мари

Как я узнал потом, король грифов ухватил Ханса своим крючковатым клювом, в то время, как его ужасные сотоварищи бросились, чтобы вырвать и для себя кусок добычи. Ханс начал бешено отбиваться руками и ногами, дико крича при этом, а я также подбежал туда с криком, так что в результате вспугнутая стая хищников поднялась в воздух и исчезла мрачным облаком. В течение минуты их как и не было, а готтентот и я остались на холме одни.

— Это очень хорошо, — сказал я. — Ты, Ханс, играл прекрасно.

— Ничего себе, хорошо, баас, — ответил он, — я остался с двумя ранами на носу, в которые могу всунуть целый палец, и с укусами по всему телу. Посмотрите, как разорваны мои штаны! А моя голова! Где мои волосы? А мой нос? Ладно уж! Играл прекрасно! Это те проклятые грифы играли! О, баас, если бы вы видели и нюхали их, как я, вы не стали бы говорить, что это было очень хорошо… Присмотритесь лучше, еще секунда, и я был бы не с двумя, а с четырьмя ноздрями!..

— Не беда, Ханс, — сказал я, — ведь это только царапины, а я сделаю тебе великолепный подарок, новые штаны! Вот еще и табак для тебя. А теперь пойдем, потолкуем…

И мы тихо ушли оттуда и обсудили то, что нам удалось заметить. Ханс согласился со мной, что самый подходящий момент для стрельбы в грифов, как раз перед их стремительным падением на землю.

В это время мы услышали какие-то крики и увидели над краем холма мрачное зрелище. По склону перед нами трое палачей и несколько солдат волокли трех мужчин со связанными за спиной руками. Один очень старый, второй — лет пятидесяти, а третий — юноша, не старше восемнадцати. Как я вскоре услышал, они были из одной семьи: дед, отец и старший сын, которые были арестованы по нелепому обвинению в колдовстве, а в самом деле из-за того, что король позарился на их скот.

После суда и приговора колдуна, эти бедняги были теперь обречены на смерть. Они оставались последними представителями когда-то многочисленной семьи, уже уничтоженной Дингааном, становившимся теперь единственным наследником скота. Такова была ужасная, безжалостная жестокость, бытовавшая в те дни в Зулуленде.

Трое обреченных были втянуты в центр углубления, в каких-нибудь нескольких ярдах от нас. За ними пришел главный палач, грубая огромная скотина, на котором был надет оригинальной формы колпак из леопардовой шкуры, видимо, символ его должности, а в руке он держал тяжелую боевую палицу, рукоятка которой была испещрена многочисленными зарубками, олицетворявшими загубленные человеческие жизни.

— Смотри, белый человек, — крикнул он, — вот здесь приманка, которую посылает тебе король, чтобы вызвать священных птиц. Если бы не это, может быть, этим колдунам и удалось бы избежать смерти. Но… великий король сказал, что сын Георга, которого называют Макумазан, нуждается в них, чтобы показать свое волшебство, и поэтому они должны умереть сегодня.

Услышав это, я почувствовал себя совсем больным. И еще хуже стало, когда самая молодая жертва — юноша, упал на колени и стал умолять меня пощадить его. Дед также обратился ко мне:

— Вождь, разве недостаточно того, если умру я? А если мало, возьми еще и моего сына, но отпусти на свободу внука. Мы не замешаны ни в каком колдовстве, а он еще слишком молод, чтобы заниматься такими вещами. Вождь! Ведь ты также молод! Разве не тяжело было бы у тебя на сердце, если бы тебя должны были убить, когда солнце твоей жизни только-только взошло? Подумай, Белый Вождь, что почувствовал бы твой отец, если бы на его глазах убивали тебя, чтобы какой-то чужеземец мог показать действие волшебного оружия, убивая диких тварей, которые будут пожирать твое тело?…

Почти со слезами на глазах я начал объяснять почтенному старику, что их ужасная судьба совершенно не зависит от меня. Я объяснил ему, что меня заставили остаться здесь, чтобы я попытался на лету подстрелить грифов и тем самым спасти моих белых товарищей от гибели, подобно уготованной им, бедным людям. Он внимательно слушал меня, задавая ряд вопросов, а когда понял мои объяснения, сказал со спокойным достоинством:

— Сейчас я все понял, белый человек, и я рад узнать, что ты не такой жестокий, как я думал перед этим. Мои дети, — добавил он, обращаясь к остальным, — не будем больше беспокоить этого Инкооси. Он делает всего лишь то, что должен делать, чтобы спасти жизнь своих братьев при помощи своего искусства. Если мы будем дальше побуждать его сердце к милосердию, переполнившая его печаль может вызвать дрожь его руки и тогда они все тоже умрут, и их кровь падет не только на его голову, но и на наши… Дети мои, это воля короля, что мы должны быть убиты! Так подчинимся королю, как всегда делали мужчины нашего рода. Белый Вождь, мы благодарим тебя за твои добрые слова. Живи долго, и пусть счастье почивает в твоей хижине до самого конца твоего. Желаю тебе стрелять точно твоим волшебным оружием и выиграть жизни всех твоих товарищей, вырвав их из рук короля. Прощай, Инкооси, — и поскольку он не мог поднять свои связанные руки для приветственного салюта, он поклонился мне, что сделали и другие.

Затем они отошли на небольшое расстояние и, усевшись на землю, начали беседовать друг с другом, а через некоторое время запели в унисон какую-то странную песню. Палачи и охрана также уселись недалеко от них, хохоча, непринужденно болтая и передавая из рук в руки рог с нюхательным табаком. Между прочим, я заметил, что офицер охраны даже дал немного нюхательного табака жертвам, держа его в собственных пальцах под носами осужденных, в то время как они втягивали его ноздрями и вежливо благодарили капитана в промежутках между чиханьями…

Что касается меня, то я закурил трубку и глубоко затягивался ароматным дымом, ибо понимал, что мне необходимо возбуждающее, или, вернее, успокаивающее средство. Это занятие прервал Ханс, который занимался лечением своих царапин, натирая их месивом из пережеванных листьев, внезапно закричав:

— Смотри, баас, они идут сюда, белые люди с одной стороны, а черные с другой, точно так, как козы и овцы в Судный день в Библии!

Я посмотрел и увидел, что справа идут буры, во главе с фру Принслоо, державшей над головой остатки старого зонта. Слева же появилась группа зулусской знати и советников, впереди которых шел, переваливаясь, как жирная утка, Дингаан, одетый в разукрашенный бусами костюм для танцев. Его поддерживали два дюжих телохранителя, а третий держал у него над головой щит, предохраняя от солнца, четвертый же тащил большое кресло, в котором король должен был восседать. Сзади каждой группы я также заметил изрядное количество зулусов в боевых нарядах, вооруженных копьями с широкими лезвиями.

Обе группы почти одновременно подошли к камню, на котором сидел я, и остановились, глядя друг на друга, словно это было предусмотрено заранее. А я продолжал сидеть и спокойно курить.