Евгений Красницкий - Богам – божье, людям – людское

– Ну, как знаешь…

– Так ты княжьим ближником был? – все не мог угомониться Анисим. – А чего ж тогда…

– Да, сурово это с муравейником-то, – опять перебил Алексей. – У меня вот тоже одного половцы поймали. Привязали к коню и погнали вскачь, так и волочился по земле, пока мясо с костей не соскоблилось.

– Половцы вроде по-другому казнят, – удивился Осьма. – Глаза выкалывают и бросают посреди степи.

– Это они своих так, кто сильно провинится, – вроде бы и не убивают, но все равно смерть. А с чужими – кто во что горазд. Мы тоже, бывало, развлекались… Были у меня два любителя – братья родные – такое вытворяли… потом их свои же кончили, не стерпели, хотя народец у меня вовсе не нежный был, да и не умственный тоже. Но всему же предел должен быть. Так что, если бы ты того татя к муравейнику привязал – поделом, пусть бы сам попробовал.

– Леха, а ты, значит, с волхвой знакомство свел? – Анисим наконец-то отцепился от Осьмы. – Слушай, а меня к ней сводить можешь?

– Д-дурак… – вполголоса пробормотал Осьма.

– Смотря зачем, – ответил Анисиму Алексей. – Если ты на нее только как на диковинку попялиться желаешь…

– Нет-нет-нет! – замахал руками Анисим. – Что ты! Дело у меня к ней, я давно собирался, да неловко как-то самому, а ты с ней знаком, ну и…

– А Настена-то не может тебе помочь? Говорят, что она не слабее…

– Да ну ее… – Анисим досадливо поморщился. – Надсмеялась да прогнала… заноза. Взять бы ее да вместе с дочкой…

– Во-во! Ты это Михайле расскажи, особенно про дочку! – неожиданно развеселился Осьма. – Он тебе кроме тех восьми отверстий, что Господь Бог в человеках проделать изволил, девятое проковыряет. Болтом самострельным! И место хорошее подберет, не сомневайся, он парень умственный, как раз такой, каких ты любишь!

– Врешь, Осьмуха, у баб дырок больше! – подключился в тон купцу Алексей.

– Ага! Я же и говорю: место хорошее подберет! И станешь ты, Анисим, бабой. – Осьма мечтательно прикрыл глаза. – Сиськи вырастут, борода облезет… И к волхве ходить не надо, Михайла сам управится!

Анисим обиженно насупился и молча уставился себе под ноги.

– Ну вот, надулся, тудыть тебя! – Осьма пихнул Анисима в бок. – Будет тебе, шуток не понимаешь?

– Шуточки вам… а у меня жизнь вся наперекосяк идет!

– Что, так плохо? – участливо поинтересовался Осьма. – Болезнь какая-то?

– Да нет, здоров я. – Анисим тяжко вздохнул. – Тут другое дело. Удачливости бы мне, хоть немного. Казалось бы, все хорошо, все как у всех, а как-то так выходит все время…

Анисим говорил, не поднимая глаз и не глядя на собеседников, те тоже примолкли, Осьма даже перестал почесываться.

– Поп говорил, что Христа в тридцать три года распяли… мне тоже тридцать три. Стал десятником, хозяйство доброе, детишек четверо выжило… троих-то Господь прибрал… а все не так! Десяток от меня ушел, из детей только девки выжили, хозяйством с братьями делиться надо. И всю жизнь такое творится! Только-только все хорошо устроится… и – бац! Как сквозь пальцы удача уходит! Вот и сейчас: ты, Леха, думаешь, я не заметил, что тебе мое желание десяток из младшей стражи набрать не понравилось? Все я заметил! И ты – старший наставник, мимо тебя – никак! А ведь как хорошо могло выйти! Опять удача мимо прошла!

Осьма скорчил рожу и подмигнул Алексею, тот понимающе покивал.

– Вот я и думаю, – продолжал Анисим, – может быть, мне волхва удачу привадить поможет? Нет, вы не подумайте, я язычеством не опоганился – посты блюду, к исповеди и причастию хожу, на церковь жертвую, но… не помогает же! Ну, схожу разочек к волхве… отмолю грех потом – не смертный же!

– Не смертный, – подтвердил Осьма, – но проистекает от смертного, от греха уныния. Семь грехов потому смертными и называются, что от них иные грехи проистекают.

– И чего ж делать? – тоскливо вопросил Анисим, все так же не поднимая глаз.

– Сходи к волхве! – уверенно ответил Алексей, одновременно отмахиваясь от открывшего было рот Осьмы. – Мне Настена тоже не взялась помочь, не насмехалась, правда, но не взялась Саввушку лечить. Я к Нинее и пошел. Пути Господни неисповедимы, кто знает, может быть, Господь испытывает тебя: готов ли ты рискнуть спасением души ради благополучия ближних? Ты же не о себе печешься – о семье, о дочках?

– Конечно! – Анисим поднял наконец глаза и благодарно посмотрел на Алексея. – И покаяться же потом можно!

– А цена? – возмутился Осьма. – Ты хоть представляешь себе, ЧТО волхва от тебя в уплату потребует?

– Я не нищий! Серебришко водится!

– Да не о серебре я! – Осьма возмущенно хлопнул себя по бедрам. – На кой ей твое серебро? Вон с Лехи она вообще ничего не взяла, только велела отроков со тщанием обучать, так в Воинской школе и ее отроки учатся…

– Ну, отслужу как-нибудь, – с непоколебимой уверенностью в благополучном исходе ответил Анисим. – Удача-то уже при мне будет, выкручусь.

Осьма, пользуясь тем, что Анисим на него не смотрит, покрутил пальцем у виска и развел в стороны руки, как бы говоря: «Я сделал все, что мог». Алексей проигнорировал пантомиму купца и ободряюще кивнул бывшему десятнику.

– Вот и правильно. Я думаю, что плата с тебя будет такая же – отроков учить. Но не для себя, не только тех, кого в свой будущий десяток выбрать захочешь, а всех. И обмануть волхву не получится – сразу же заметит, что ты одних учишь тщательнее, чем других. Понял меня?

– Ну конечно! И греха в том никакого не будет – христианское же воинство обучать станем!

Осьма вдруг остервенело зачесался и заявил:

– Все, Леха, не могу больше, на себе рубахи досушим, поехали!

– Да не ползает по тебе никто, это ветерком волосья шевелит, зарос ты шерстью, как собака…

– Все равно! Поехали, а то один уеду!

– Ладно… собираемся.

Немного не доехав до Нинеиной веси, всадники приостановились.

– Ну, не передумали к волхве ехать? – спросил спутников Осьма. – Тогда разъезжаемся. Я быстренько, по краешку и в крепость…

– Да что ты, как тать в ночи: «быстренько, по краешку»? – Алексей насмешливо глянул на купца. – Не съест тебя там никто!

– И хорошо, что не съест, я невкусный, но зря глаза мозолить тоже не хочу… Ну, я поехал.

Алексей и Анисим проводили купца глазами, Анисим прокашлялся и спросил:

– Слушай, а чего это ты меня все перебивал? Осьма только что-то интересное говорить начнет и прервется, вроде оговорился… я только его спросить хочу, а тут ты влезаешь. Ты что, приставлен к нему, чтобы лишнего не сболтнул?

– Не те это оговорки, Аниська, не те! И никто меня к Осьмухе не приставлял, он и сам ни полсловечка лишнего не скажет. А если вдруг как бы оговаривался, да сам себя обрывал на полуслове, то это он от других мыслей нас отвлекал.

– Мудрено что-то ты сказываешь… как это «отвлекал»?