Георг Борн - Грешница и кающаяся. Часть I

Знала ли горничная Леоны о приходе этих двух господ, стоявших у ворот? Казалось, что знала, так как, подойдя ближе, она улыбнулась.

— Кто там? — все-таки спросила она из осторожности.

— Отопри, маленькая Церлина,— тихо отозвался фон Шлеве.

— Подайте о себе какой-нибудь знак, чтобы я знала, кто вы, теперь так часто обманывают!

— Глупенькая, мы же стоим под дождем!

— Я тоже, ваше превосходительство!

— Леона и Эбергард! — сказал Шлеве, не раз тщетно добивавшийся узнать у горничной об отношениях ее хозяйки и графа и потому воспользовавшийся на этот раз их именами, чтобы дать о себе знать.

Ключ осторожно повернулся в замке, затем дверь подалась под напором камергера.

Принц и его спутник вошли во двор, между тем как миловидная Церлина быстро заперла ворота.

Перед ними возвышалось высокое и широкое здание, которое занимала Леона со своими слугами. Из окон замка доносились тихие звуки музыки.

Церлина быстро повела господ ко входу, который едва виднелся во мраке, так как осторожная горничная загасила свечу.

— Потрудитесь дать мне ваши руки,— попросила она.— Я вас поведу! Положитесь на меня, но будьте осторожнее! Графиня опасна, когда гневается, и нам всем достанется, если она вдруг заметит, что кто-то наблюдает, как она играет на своем любимом инструменте! — не без кокетства заметила горничная.

— Не бойся, моя маленькая пташка! — отвечал камергер, беря Церлину за руку, между тем как другой рукой она взяла руку принца.

— Куда ты нас ведешь? — спросил Шлеве с улыбкой.

— В спальню графини! — прошептала Церлина.

— Превосходно! — шепотом заметил камергер.

— Графиня прекраснее всех на свете! Просто наслаждение смотреть на нее, я часами стою перед ней и не могу налюбоваться.

С этими словами горничная Леоны повела обоих господ через темным коридор, затем они все поднялись по лестнице, оттуда вошли в огромную залу с мраморным полом, на котором шаги их были едва слышны.

Наконец Церлина остановилась и осторожно открыла высокую дверь — ослепительный свет упал на нее и ее спутников; она многозначительно приложила палец к губам и пошла вперед.

Принц и камергер последовали за ней, в ярко освещенной комнате не было ни души, только звуки музыки, едва слышные во дворе, теперь звучали достаточно громко.

Комната, в которую они вошли, была тепла и надушена, полы устилали драгоценные ковры. В нишах, обвитых плющом и редкими растениями, стояли мраморные бюсты и скульптуры. Стены украшали картины, на них то сатиры играли с прекрасными дриадами, то в танце замерли богини. Всю заднюю стену занимала громадная картина, изображавшая Венеру с распущенными волосами, вышедшую из воды.

Дав своим спутникам осмотреть эти редкие картины, Церлина, наконец, раздвинула тяжелую портьеру.

Камергер незаметно следил за выражением лица принца, когда тот входил в следующую комнату, убранную с восточной пышностью и роскошью. Пол и стены здесь были покрыты персидскими коврами удивительных цветов, а с расписанного потолка спускались пять огромных светильников в виде красных матовых шаров, которые распространяли розоватый свет. У противоположной стены под белым шелковым балдахином с золотыми украшениями и кистями стояла постель графини. Балдахин поддерживали белые мраморные колонны, обвитые живыми белыми цветами. Маленькие мраморные столики на золоченых ножках, кресла и низкие кушетки с золочеными спинками, мраморные статуи и вазы с цветами и фруктами довершали убранство этой комнаты.

В стороне от постели находилась ярко освещенная газовыми рожками ниша, Ее стены были из хрустальных зеркал, в которых владелица этого замка могла осмотреть себя со всех сторон. Одно из зеркал служило дверью в белую мраморную купальную залу без окон.

Церлина подошла к портьере, которую трудно было сразу заметить между коврами, и знаком подозвала своих спутников.

Принц был так ослеплен представившейся ему картиной, что торжествовавший камергер, с дьявольской хитростью приготовивший всю эту затею, должен был шепнуть ему, чтобы он умерил свой восторг и был как можно осторожнее.

Камергер Шлеве, словно тень стоявший за принцем и как демон разрисовывавший ему картины, перед которыми не может устоять человек, в жилах которого течет горячая кровь, с удовольствием замечал, что тот, кто звался его господином и повелителем, все более и более становился его рабом.

А что Леона? Не участвовала ли и она в этом хитроумном плане? Знала ли она, что в то время, как она полулежала на мягких подушках дивана, за нею наблюдал принц, скрытый портьерой?

Случайно ли она так высоко приподняла свое темно-красное атласное платье, или это была коротенькая юбка, которую она, презрев условности и желая отдохнуть в эти вечерние часы, предпочла модному, неудобному платью со шлейфом?

Похоже, что не случайно,— уж слишком расчетливо прозрачная вуаль подчеркивала прелесть роскошных форм, которые казались еще соблазнительнее и таинственнее под легким покрывалом. Прекрасные темные волосы Леоны, украшенные маленькой золотой диадемой, ниспадали на ослепительно белые плечи. На ее благородном лице в эту минуту властолюбие и надменность уступили место выражению сладкой мечтательности.

Пальцы Леоны слегка касались струн мандолины, лежавшей на ее коленях. Перебирая струны, она своей игрой тихо сопровождала волшебную музыку, которая лилась неизвестно откуда. Темные мечтательные глаза, полуприкрытые веками, были устремлены на двух грациозных сильфид, которые танцевали перед ней.

Принц замер, глядя на полулежавшую Леону и танцовщиц.

Прекрасная музыка, благоухание цветов производили магическое действие.

Обе стройные баядерки, в светло-розовых трико и коротеньких прозрачных юбочках, были слишком соблазнительны для глаз одной графини, так что очень может быть, что их присутствие было уготовано подслушивавшим за портьерой.

Камергер видел, что Вольдемар совершенно очарован представившимся ему зрелищем.

— Кому бы вы отдали пальму первенства, ваше высочество? — прошептал он так тихо, что принцу казалось, что внутренний голос спросил его.

— Без сомнения, ей, только ей одной! — отвечал Вольдемар, очарованный полулежавшей красавицей.

— Прекрасная графиня Леона Понинская несравненна. На свете нет подобной красавицы. Как ни прекрасны обе баядерки, которых мы видим, но они блекнут перед дивной графиней, скрывающей еще от наших взоров венец своей красоты. Как велика должна быть сила ее соблазна,— прибавил камергер почти неслышно,— когда спадет это покрывало.

Камергер видел, что достиг своей цели: принц принадлежал графине, его союзнице!

Неслышно, с ловкостью кошки он исчез. Принц в упоении страсти не заметил его удаления.