Георг Борн - Грешница и кающаяся. Часть II

Песня эта, грустная и жалобная вначале, постепенно становилась пылкой и страстной: мигом наслаждения, но наслаждения всепоглощающего, способного хотя бы на время заглушить тяжелые воспоминания. Девушка пела с таким чувством, с каким можно петь только тогда, когда слова и мелодия глубоко трогают, отвечают настроению, сердце трепещет от воспоминаний.

«Ты один тому виною… прошло то время, прошло… Ты сорвал душистый бутон, а потом… а потом… ха-ха, ха-ха, ха-хз-ха… ты бросил меня. Так брошусь же я туда, туда, в бездну ночи, где царят лишь деньги, веселье и вино.»

То безысходным горем, то жестокой насмешкой звучал голос красавицы, словно она хотела в этих звуках излить свое горе несчастной любви, освободить свою душу, измученную тяжкими укорами совести.

Жозе понял, что Франциска Суэнца находилась в нише одна. Он решил смело войти к ней и больше ее не покидать. Но в тот самый момент, когда монах приблизился к красной занавеси, тут же оказался и Мефистофель. Обе маски переглянулись, и монах схватил Мефистофеля за руку.

— Что вам угодно? — холодно спросил последний.

— Сообщить вам кое-что важное,— тихо ответил Жозе.

— Говорите скорее, мне некогда!

— Вы идете к даме в жемчугах, она принадлежит мне!

— Ого! — произнес Мефистофель вызывающе.— А кто вам дал право на нее, монах?

— Бургосский монастырь!

— Вы шутите?

— Говорящий с вами не костюмирован; он действительно монах.

— Какое же дело благочестивому брату до красавицы в жемчугах? — спросил Мефистофель с иронией.

— Более дела, чем вы думаете, к тому же оно важнее того, что привело сюда вас. Передайте графине, что дама в жемчугах — беглая монахиня Франциска Суэнца, а мне поручено ее тотчас вернуть в монастырь.

— Вы что, решили сыграть со мной дурную шутку, благочестивый брат? Отбить у меня даму, а затем вдоволь надо мной посмеяться? — Мефистофель отступил на шаг и вызывающе посмотрел на монаха.

— Вы ставите меня в затруднительное положение. Могу ли я здесь показать вам документ, свидетельствующий о святом приказании отцов Санта-Мадре. Ступайте к графине и передайте ей мои слова.

— Что вам известно о моих отношениях с графиней?

— Вы ей служите и исполняете ее поручения.

— Кто вы?

— Вы меня не знаете, хотя я знаю вас. Спросите благочестивого брата Эразма из монастыря кармелитов о брате Жозе из Мадрида, стоящем перед вами.

— Однако, судя по вашему произношению, вы испанец. Позвольте проводить вас к графине. Я хотел бы, чтобы вы сами повторили ей свои слова. Я послушник Эдуард из монастыря кармелитов.

— Послушник Эдуард? — повторил Жозе недоверчиво.— Странное имя для монаха.

— Я еще не принял постриг и потому ношу светское имя,— отвечал Рыжий Эде.

— Я с удовольствием исполнил бы твою просьбу, если бы не опасение, что красавица в жемчугах выскользнет у меня из рук.

— Я войду к ней и буду стеречь ее до твоего возвращения.

— Пожалуй, я могу положиться на тебя.

— Графиня смотрит сюда. Ступай скорее, чтобы мне не пришлось долго оставаться в обществе обольстительной женщины.

— Ты хочешь уже теперь упражняться в умении держать обет целомудрия? — Монах устремил на Мефистофеля хитрый взгляд.— Это весьма похвально, послушник Эдуард.

Мефистофель, приподняв портьеру, скрылся в нише, а Жозе направился к графине, в которой читатель, вероятно, уже узнал Леону Понинскую.

С явным нетерпением смотрела она на приближавшегося монаха, что имел серьезный, как ей показалось, разговор с Рыжим Эде. Напрасно старалась она угадать, кто он и не встречала ли она его раньше.

«Может быть, это Ренар,— думала Леона.— Но нет, это невозможно, он сейчас в Фонтенбло.»

— Черная маска,— проговорил, подходя, монах,— ты поручила послушнику Эдуарду отыскать красавицу в жемчугах.

— Кто ты такой, монах?

— Тебе довольно знать, что я монах, маска. Дама в жемчугах в моем распоряжении; сегодня же ночью я должен доставить ее туда же, где находится девушка, что привез тебе послушник.

— Ты знаешь? Негодяй проговорился?

— Говорите спокойнее и не так резко, графиня.

— Вы знаете меня? Отвечайте, кто вы.

— Вы узнаете об этом из грамоты.— Отведя Леону в сторону, монах подал ей шкатулочку.

Леона поспешно открыла ее. В шкатулке находилась верительная грамота отцов Санта-Мадре, и хитрая графиня сейчас же переменила тон и уже вежливо спросила монаха:

— И все же, откуда, благочестивый брат, вы знаете меня и что вам известно о девушке?

— Девушка находится в монастыре кармелитов на улице Святого Антония.

— Где и вы живете во время вашего пребывания в Париже?

— Нет, графиня, я живу в другом монастыре, но сегодня же ночью я должен доставить даму в жемчугах в монастырь кармелитов.

— С какой целью?

— С тем, чтобы завтра или послезавтра отправить ее в Бургосский монастырь, откуда бежала монахиня Франциска Суэнца, называемая вами красавицей в жемчугах.

— Теперь я все понимаю.— Графиня улыбнулась под черной маской: в уме ее уже сложился план, как воспользоваться новым стечением обстоятельств.— В таком случае я не имею права на прекрасную девушку, но не окажете ли вы мне услугу, благочестивый брат?

— С превеликим удовольствием, графиня. Что вам угодно?

— Вы сказали, что должны доставить монахиню сначала в монастырь кармелитов, а затем уже в Бургос?

— Именно так, прекрасная графиня.

— Не можете ли вы отложить на несколько дней ее отправление?

— Это противоречит приказанию.

— Я обещаю вам, ваша любезность окажет ордену большую услугу.

— Ваше обещание не может изменить приказание… Однако я желал бы услужить вам и исполнить вашу просьбу, но при одном условии.

— Каком же? — поинтересовалась черная маска.

— Чтобы вы открылись мне.

— Вы многого требуете!

— Не бойтесь, я обещаю вам во всем свое содействие.

— В таком случае я желала бы видеть вас прежде, нежели вы отправите даму в жемчугах в Бургос. Спросите у брата Эразма графиню Леону Понинскую, и он приведет вас ко мне во дворец.

— Благодарю вас, графиня, вы не раскаетесь, что открыли брату Жозе свое имя. А теперь должен покинуть вас, чтобы освободить Мефистофеля от караула.

— Должно быть, он не наскучил ему.

— До свидания, да благословят вас все святые! — прошептал Жозе и удалился. Черная маска тоже через несколько минут исчезла из зала.

Испанец монах старался поскорее пробраться сквозь толпу, становившуюся с каждой минутой все более развязной и бесцеремонной.

Посреди зала продолжались танцы, они принимали все более чувственный характер. У столов, уставленных шампанским, толпились остальные гости.

Было уже за полночь, вино лилось рекой; гости разгорячились, и в Шато-Руж воцарилась вакханалия. Вино развязало не только языки, но и страсти, и все вокруг стало лишь отражением необузданного чувственного опьянения, сладострастного возбуждения ума, жажды бурных любовных приключений, полного забвения всякого воздержания и приличий.