Николай Паниев - На грани жизни и смерти

Вот уже много раз Пчелинцев перечитывал лаконичное донесение о гибели Семена Кучеренко в Варне. Товарищи сообщали: Иванка услышала, как агенты Покровского допрашивали Василису Матвеевну. Когда она бежала, чтобы предупредить Семена Кучеренко, за нею была организована погоня. И все же девушка добежала до телеграфа, предупредила Семена об опасности. Здание телеграфа окружили террористы Покровского. В перестрелке Семен Кучеренко погиб.

Генерал Кутепов вызвал к себе Покровского и с ноткой недовольства в голосе принялся выговаривать:

— Слишком много проколов в резиновых колесах вашей колесницы, генерал. Ваши люди действуют подчас грубо. Забывают, что они не у себя дома и что, хочешь не хочешь, нужно соблюдать правила игры, отдавать дань уважения местным властям... хотя бы формально. Устроили погоню за этой болгаркой...

— За шпионкой, господин генерал.

— Она болгарка и, следовательно, находится под защитой своего правительства. Чиновники из канцелярии премьера Стамболийского сделали барону официальное представление, причем в весьма строгой, предупредительной форме.

— Выходит, пусть Агаповы сеют смуту, а мы будем оглядываться на демократическое правительство?

— Вашим людям нужно быть поосмотрительней. Работать с умом, гибко. Нас предупреждают, что коммунисты и кое-кто из земледельческого народного союза задались целью раздобыть планы нашего штаба. Это уже не просто акция, которая должна осуществиться под диктовку ЧК. Наши неприятели из болгар видят в нас угрозу демократическому правительству Стамболийского, угрозу правительственного переворота. Ну а если это обстоятельство идет в унисон с задачами большевиков, то выполнение наших задач, — Кутепов особенно подчеркнул эти два слова, — весьма и весьма осложняется, увеличивается риск... Надеюсь, генерал, вы понимаете, о чем речь? Речь о том, что наши враги хотят заполучить секретный пакет.

— Насколько я понимаю, господин генерал, пакет, о котором известно узкому кругу посвященных, находится в надежных руках. Я далеко не новичок в контрразведке, господин генерал, тем не менее не устаю восхищаться вашей проницательностью, дальнозоркостью. Готов поклясться, господин генерал, что лично у вас проколы исключены.

— Плюньте трижды через плечо! — быстро произнес Кутепов. — Будь у меня возможность, я, не задумываясь, спрятал бы секретный пакет у себя в желудке. Не стал бы ни есть, ни пить. Голодал бы до тех пор, пока план не станет реальностью. В осуществлении этого плана, генерал, весь смысл моей жизни. Ради него я готов на какие угодно унижения и муки. Я твердо верю в успех нашего дела.

— Аминь! — воскликнул Покровский.

— Но призываю к осторожности и еще раз к осторожности! — сказал Кутепов, отпуская Покровского.

На берегу моря Серафим Павлович Рудский склонился над мольбертом. Рисовал или, как он сам говорил, увековечивал эпизод возвращения русского воинства на родину. Рядом с врачом-художником находился его баул. Серафим Павлович торопился. Шла погрузка на пароходы, отправляющиеся в Одессу. Те, кто окончательно решил вернуться в Россию, в конце концов, несмотря на чинимые командованием врангелевской армии препятствия, получили разрешение. Добился своего и Серафим Павлович. День отъезда на родину был для него самым счастливым днем, и он спешил запечатлеть для памяти, для потомков... Рудский не заметил, как к нему подошла Анна Орестовна.

— Наконец-то я вас разыскала. Вы не раздумали, Серафим Павлович? — спросила она.

— О, никак нет, уважаемая Анна Орестовна, так же, как и тысячи наших соотечественников, — сказал он, с улыбкой кивнув на большой поток людей, которые поднимались по трапу.

— Как я завидую вам, Серафим Павлович! — тихо произнесла балерина.

— Неделей раньше, неделей позже... Потерпите, Анна Орестовна. Будем ждать вас в Петрограде. Надеюсь еще увидеть вас на сцене Мариинки.

— Здешний царь Борис предсказывает нашим воинам скорый конец страданиям и возвращение домой, — сказала она.

— Монарх поддерживает наши комитеты содействия возвращению обманутых солдат на родину, в Россию? Разве это не звучит парадоксально, Анна Орестовна?

— Было бы парадоксально. Но царь, как и Врангель, Кутепов и прочие наши воротилы, не отказались от интервенции против Советской России. Так-то, Серафим Павлович. Вот и вы в Россию рветесь, однако же у вас совесть чиста. Надеюсь, вы не помышляете о присоединении к интервентам?

— Нет, увольте. Хватит с меня! Насмотрелся на всяких маньяков, авантюристов... Простым фельдшером пойду в далекую глухомань. России служить можно везде. Помните тургеневские слова о том, что никто из нас без России обойтись не может?

К ним стремительно подошел молодой офицер, энергично козырнул врачу, почтительно поклонился даме. Он явно был смущен неожиданным присутствием знаменитой соотечественницы и не знал, как вести себя. Выручил Серафим Павлович:

— Анна Орестовна, прошу любить и жаловать: мой юный протеже Сергей Волконский. Не прямой потомок декабриста, но все же какая-то очень дальняя родня. — И тут же поспешил добавить: — Свято чтит, как он говорит, своего однофамильца и старается быть во всем достойным декабриста Волконского. Делами своими, поведением, службой России. Вы уж, будьте добры, Анна Орестовна, удостойте этого молодого человека своим вниманием и дружбой.

— Вы следуете благородному примеру большого русского человека. Весьма похвально. Ну а как вы смотрите на поступок Серафима Павловича? — спросила Гринина молодого офицера-подпоручика.

— О, всему свое время, — ответил за Волконского Серафим Павлович. — Моего подопечного и здесь ждут важные дела.

— В военных делах я полный профан, — улыбнулась Анна Орестовна.

Серафим Павлович ободряюще кивнул Волконскому, и тот, обратившись к балерине, начал:

— Мадам Гринина, я не вполне уверен, что своей просьбой не поставлю вас в неловкое положение. Однако важность дела, о котором упомянул уважаемый Серафим Павлович, вынуждает меня решиться. Могли бы вы выслушать меня, Анна Орестовна?

— Ради бога! Извольте, — последовал ответ.

— Так вот, в Велико-Тырново наезжает один болгарин по имени Христо Балев. Весьма симпатичный человек, не только отлично знает, но и боготворит Россию. Так вот, этот Балев рассказал мне о знакомстве, точнее, о дружбе с вами, которой он очень гордится. У меня возникла проблема... Мне нужна поддержка, помощь... Я надеялся на посредничество вашего кузена и моего давнего доброго знакомого Александра Кузьмича Агапова, но его отправили в Югославию. А дело не терпит отлагательства. К тому же, я в этом уверен, оно имеет прямое отношение к Балеву и его друзьям, среди которых, наверное, есть и наши соотечественники. Не согласились бы вы замолвить перед Балевым словечко за меня? В смысле моей готовности быть ему во всем полезным?