Филипп Ванденберг - Проклятый манускрипт

— Алхимики по сути своей великолепные актеры.

— Ты имеешь в виду, что Рубальдус очень хорошо понимал, о чем идет речь в пергаменте, и только притворялся, что ничего не понимает?

— Я не знаю. Можно обмануться даже относительно нищего. Не говоря уже об алхимике. Если он вскоре после нашего визита поехал к епископу Аугсбургскому, это только подтверждает значимость пергамента. Кто знает, может быть, о нем сообщили даже Папе в Риме или Авиньоне или еще куда-нибудь. И тогда помилуй нас Боже!

— Ты преувеличиваешь, Ульрих!

Архитектор пожал плечами.

— У римской церкви есть целая сеть агентов и доносчиков, поэтому разыскать архитектора вместе с его любимой очень просто. Тут уже ясно, что пергамент должен исчезнуть.

— Но как, Ульрих?

— В соборе достаточно уголков, просто созданных для того, чтобы замуровать в них такой пергамент. Я вспоминаю о том, что было увековечено в стенах кафедрального собора Ульма, — он пренебрежительно махнул рукой. — Многие, и не только высокое духовенство, считают, что за драгоценности, деньги, золото, украшения и имя можно купить кусочек неба или кусочек бессмертия. Они надеются, что, когда в день Страшного суда собор рухнет, их добро и их имена станут видны и они будут первыми, кто отправится на небо.

— Какая чушь! А ты в это веришь?

— На самом деле нет. Но у людей можно отнять все, кроме веры. Вера — это бегство от реальности. И чем хуже времена, тем крепче вера. Сейчас времена тяжелые. И это — причина того, почему люди строят такие высокие соборы, каких не было никогда раньше за всю историю человечества.

— В таком случае наши соборы — это самые настоящие сокровищницы!

— Это верно во всех отношениях. Собственно говоря, я поклялся всем святым, что никому не скажу об этом. Но тебе я доверяю. И, кроме того, я не назвал тебе мест, где эти сокровища обычно прячут.

Афра молчала. Через некоторое время она сказала:

— Это значит, что даже в соборе, в котором ты никогда не был, ты знаешь, где спрятаны сокровища?

— В принципе да. Есть определенная схема, которую можно приложить к любому собору. Но вообще-то я и так слишком много тебе сказал.

— Нет, Ульрих! — Было видно, что Афра взволнована. — Я вовсе не думаю о сокровищах, которые спрятаны в соборах. Я думаю, что собор — неудачное место для того, чтобы хранить такой драгоценный пергамент. Я очень хорошо представляю себе, что те, кто заинтересован в пергаменте, знают об этих тайных уголках.

Ульрих задумался.

— По крайней мере исключать такую возможность нельзя. Ты права. Пока мы не поймем содержание пергамента, нам нужно подыскать для него более укромное место. Но где?

— Пока что, — сказала Афра, — подол моего платья — самое надежное место. Я не могу даже представить себе, что эти негодяи навестят нас еще раз.

Несколько дней спустя Ульрих фон Энзинген очень удивился. Он ожидал, что его расчеты и открытие, что над фасадом собора может стоять только одна-единственная башня, вызовут бурные протесты. Но и епископ, и аммейстер, и городской совет были на удивление довольны тем, что придется строить только одну, северную, башню, при условии, что она будет выше всех существующих в христианском мире. В ответ на напоминание архитектора о том, что гигантское здание должно быть с двумя башнями, ему сказали, что на христианском Западе больше соборов с одной башней, даже соборов без башен, чем двухбашенных.

Поэтому мастер Ульрих принялся за работу. В городе и пригородах Страсбурга он навербовал пятьсот рабочих — каменотесов, камнерезов, каменщиков, сильных работников, переносивших грузы, но в первую очередь скульпторов, которые умели обращаться с чувствительным песчаником. Мастер Ульрих намеревался поставить над фасадом филигранную, ажурную башню, которая, несмотря на свою высоту, не будет сильно сопротивляться частым бурям, которые носятся вниз по Рейну осенью и зимой. Платформа над главным порталом давала возможность построить два деревянных крана с длинными стрелами, чтобы поднимать строительный материал на необходимую высоту.

Летом, которое, как и все предыдущие, было холодным и противным, работа Ульриха фон Энзингена продвигалась хорошо. Как и в Ульме, он в полном смысле этого слова погрузился в строительство с головой. Он торопил рабочих, как будто башню нужно было закончить еще до конца года. Его работодатели были весьма довольны; камнерезы и скульпторы роптали. При мастере Верингере им не приходилось столько трудиться.

Иногда Ульрих чувствовал, что за ним наблюдает какой-то человек. Архитектор догадывался, что этим наблюдателем может быть только Верингер Ботт. Поскольку после падения Верингер больше не мог двигаться, один из его подмастерьев сконструировал ему передвижной стул с двумя высокими колесами по бокам и маленьким для подстраховки впереди. Палка сзади служила подмастерью для того, чтобы возить своего господина по городу, подобно тому, как торговец развозит свои товары. Несколько раз в день Верингер менял место, чтобы потом снова часами наблюдать за каждым шагом Ульриха фон Энзингена.

Однажды архитектор не выдержал, подошел к Верингеру и сказал:

— Послушайте, мне жаль, что вы можете только смотреть. Но кто-то же должен сделать эту работу.

Верингер взглянул на Ульриха своими глубоко посаженными глазами и сглотнул, как будто не хотел говорить колкостей. Но то, что он сказал потом, было все же достаточно неприятным. Верингер ответил:

— Но почему это должны были быть именно вы, мастер Ульрих?

Архитектор приписал ярость в словах Верингера страданиям, которые тот испытывал. Кто знает, подумал Ульрих, как бы ты вел себя в такой ситуации. Поэтому он пропустил колкое замечание мимо ушей и, чтобы нарушить неловкое молчание, сказал:

— Как видите, работа продвигается быстрее, чем было запланировано.

Верингер сплюнул на землю и хрипло прокричал:

— Невелика премудрость, если вы удовлетворитесь всего одной башней! Мастер Эрвин в гробу перевернется. Собор с одной башней — это позор, дешевая показуха, как и ваш собор в Ульме!

Тут мастер Ульрих не выдержал.

— Вам бы стоило попридержать язык, мастер Верингер. Если я не ошибаюсь, до недавнего времени вы были не более чем каменотесом, а до этого, если мне не изменяет память, монахом. Вам еще никогда не приходилось проектировать даже деревенской церкви, я уже не говорю о соборе. Вы думаете, камни терпеливы. Ошибаетесь. Камень повинуется тем же законам тяготения, что и все на этой Божьей земле. Его огромные размеры даже создают для него свои собственные законы.

— Чушь собачья! Я еще никогда не слышал, чтоб соборы рушились.

— Напротив, мастер Верингер, напротив. Вам не хватает опыта. Вы, наверное, еще никогда не уезжали из Страсбурга дальше, чем на день пути. Иначе бы вы знали об ужасных катастрофах, случившихся в Англии и во Франции, когда под обрушившейся стеной оказались погребены сотни рабочих.