Филипп Ванденберг - Проклятый манускрипт

С нижней палубы выбрались доктор Мадатанус и падре. Оба удивленно оглядывались вокруг. Увидев лежавшего на полу Лиутпранда, медик наклонился над ним, прижал ухо к груди, а падре — что ему еще оставалось делать? — сложил на груди руки и стал бормотать молитвы.

— Ну, скажите же что-нибудь! — потребовала Лукреция.

Священник поднял взгляд и с сожалением покачал головой. Лукреция отвернулась и закрыла лицо руками. На верхней палубе внезапно стало тихо. Матросы окружили лежавшего на полу предсказателя и молча глазели.

— Что вы стоите и пялитесь, неверные?! — сердито закричал капитан. — Потушите пожар на корме, выбросите мертвых за борт и вычистите палубу. За работу!

Матросы заворчали и стали расходиться. Некоторые принялись носить воду, и вскоре пожар на корме был потушен. В остальном же «Амброзия» не пострадала.

Медик в нерешительности смотрел на предсказателя. Афра, поймавшая его взгляд, разъярилась:

— Доктор Мадатанус, почему вы ничего не предпринимаете?

Доктор пожал плечами:

— Боюсь…

— Дайте ему какой-нибудь эликсир или ваше чудодейственное средство! Бездействие — худшее лекарство.

Посланник кивнул, словно подтверждая ее слова, и Мадатанус пошел вниз.

Лиутпранд все еще пытался вдохнуть. При этом все его тело сотрясали судороги. Увидев это, падре принялся громче и проникновеннее читать молитвы.

Афра по-прежнему стояла на коленях возле предсказателя. Вдруг, совершенно неожиданно, Лиутпранд открыл глаза и неуверенным жестом подозвал ее поближе, словно хотел прошептать ей что-то на ухо. Афра охотно последовала приглашению и склонилась над хрипевшим предсказателем.

Лиутпранду было трудно говорить. Это было очевидно. Тем не менее он медленно, но так, что услышали все, произнес:

— Мне так хотелось… увидеть своими глазами… как женщина… поставит первосвященника на колени.

Это были последние слова предсказателя будущего, который, как и все представители его профессии, считал, что знает судьбу других людей, в то время как его собственная оставалась от него скрыта.

Когда Лукреция осознала, что мессир Лиутпранд умер, она зарыдала и заметалась, как сумасшедшая. Она воздевала руки к небу, проклинала пиратов-язычников и благодарила Господа за то, что он наказал их по справедливости. Паоло Карриера и падре с трудом удерживали донну Лукрецию от того, чтобы она не бросилась на одну из стрел, в изобилии лежавших на палубе.

Едва удалось кое-как успокоить Лукрецию, как она снова начала возмущаться из-за того, что посланник велел капитану завернуть труп предсказателя в полотно и, по обычаю моряков, бросить в море. И только когда падре призвал Бога в свидетели и подтвердил, что этот обычай соответствует предписаниям святой матери Церкви и разрешен самим Папой, она согласилась на проведение обряда.

Мертвого предсказателя обернули в белый шпрюйт-парус, подходивший для этих целей. На всякий случай в саван положили крест и два булыжника, с помощью которых обычно придавливали соленую и вяленую рыбу. Когда матросы построились, падре прочел молитву и трижды «покойся с миром», а затем двое матросов бросили труп мессира Лиутпранда в море.

Устранение последствий битвы заняло целый день. И только ближе к вечеру капитан Лука отдал приказ поднять паруса.

Общая трапеза протекала в молчании, пока посланник не поднял бокал и преисполненным достоинства голосом не объявил:

— Давайте выпьем за мессира Лиутпранда, который долгие годы был нам верным спутником.

— За Лиутпранда! — хором отозвались все сидевшие за столом.

Лукреция покачала головой.

— Я не знаю, как мне теперь жить без него. — Ее слова были похожи на правду. Почти десять лет предсказатель принимал за нее все решения и отвечал на вопросы, ответа на которые не знал падре. И хотя посланник с недоверием относился к предсказаниям Лиутпранда, он высоко ценил его порядочность и жизненный опыт.

— Мы найдем нового предсказателя будущего. — Паоло Карриера пытался успокоить Лукрецию. — Любому человеку можно найти замену.

— Но не мессиру Лиутпранду! — упрямо, словно капризный ребенок, настаивала Лукреция. — Он был особенным человеком.

Афра одобрительно кивнула, и посланник воспользовался этим, чтобы заметить:

— На вас, донна Гизела, мессир Лиутпранд тоже произвел впечатление особенного человека. Или я ошибаюсь?

— Нет, не ошибаетесь.

— И мне кажется, что вы, точнее ваша судьба тоже произвела на мессира Лиутпранда огромное впечатление. Ведь именно вам предназначались его последние слова.

Афра смущенно оглядела всех.

— Как он сказал? — продолжал Паоло Карриера. — Если я правильно запомнил, то Лиутпранд с удовольствием увидел бы, как женщина поставит Папу на колени. Знаменательное прощание с жизнью. Вы можете как-то это объяснить?

Афра тоже не переставала думать о словах Лиутпранда. В любом случае, он был мастером своего дела. Если его слова не бред, то они, без сомнения, касаются пергамента. Еще брат Доминик в Страсбурге намекал на что-то подобное.

Афра задумчиво ответила:

— Нет, мессир Паоло, я никак не могу это объяснить. Но хочу напомнить, что перед лицом смерти люди нередко говорят странные вещи.

— Но его слова казались обдуманными. Было похоже даже, что он хочет над кем-то посмеяться.

— Над Папой римским? — ужаснулся падре и осенил себя крестным знамением.

Опираясь на локти, посланник наклонился вперед, к падре.

— А кого же еще можно назвать первосвященником, если не Папу римского?

Падре кивнул, но ничего не сказал.

Некоторое время все молчали, странным образом растроганные. Наконец посланник прервал молчание.

— Мне кажется, — нерешительно начал он, — донне Лукреции есть что нам сказать.

Жена посланника смущенно откашлялась и церемонно начала:

— Вероятно, все вы заметили, а те, кто еще не знает, сейчас узнают, что донна Гизела во время нападения спасла мне жизнь. Если бы не ее мужество, сейчас я, как мессир Лиутпранд, лежала бы на морском дне, завернутая в парус. — Она сглотнула. — Поступок Гизелы тем более замечателен, что я без всяких причин недооценивала ее и относилась к ней не очень дружелюбно. — Она повернулась к Афре. — Я надеюсь, вы простите меня.

— Вам не за что просить прощения, донна Лукреция. Ведь это я вторглась в вашу жизнь. А впрочем, моя помощь — исключительно проявление христианской любви к ближнему.

Произнося эти слова, Афра чувствовала себя несколько смущенной. Она точно знала, что отнюдь не действовала из любви к ближнему, а совершенно непонятным образом, автоматически, бросилась спасать Лукрецию от смертоносной стрелы.

— Как бы там ни было, — Лукреция, словно защищаясь, подняла руки, — я обязана вам жизнью. В благодарность вы получите от меня самое дорогое, что у меня есть.