Андрей Марченко - Письмо никому

Да что там, тут же начали приходить запросы на перезахоронение.

Оставалось только делать хорошую мину при плохой игре, дескать, именно этим они тут и занимаются.

Историки-анархисты порой приносили в лагерь свои распечатки — ряды званий, фамилий, годов рождения, дат смерти.

В один день в этом списке появилась странно знакомая фамилия. Макс обвел ее карандашом, подал лист Игорю.

— Что-то напоминает…

Фельдфебель Пауль Эле. Родился в Дюссельдорфе… Да, действительно, что-то напоминает. Но что именно?

— Вспомнил… — наконец проговорил Игорь. — Кажется, вспомнил.

Он подошел к столу, достал папку, извлек из нее бумаги, перебрал листы. Кивнул — есть такое. Подал страницу Максу.

Фельдфебель Пауль Эле упоминался в ином документе, который у них был чуть не с самого начала. Сверили иные данные — все совпадало. Это был радист, один из пяти тех самых танкистов, которые перехватили у итальянца золото. Верней, якобы перехватили.

Долго молчали, боясь выразить мысль, которая была в голове у обоих.

— Получается, что все это зря… — наконец, проговорил Игорь. — Выходит в шифровке было просто место, где похоронили товарища…

— А золото?..

— Либо его изначально не было, либо это должна быть абсолютно другая шифровка.

— И что будем делать?..

— А что делать? Пусть роют дальше. В общем-то, уже и немного осталось. Как говорится: собаки лают, караван идет. Уже практически ушел весь. А мы будем считать дело закрытым.

Они не уехали сразу. Решили остаться еще на пару дней, ибо по возвращению в столицу наверняка ждала их новая работа.

И однажды, когда день близился уже к вечеру, на пороге появился один рядовой:

— Там какая-то старуха. Просится к главным. Прикажете пустить?

Подполковник посмотрел на Макса. Тот едва заметно кивнул — а какая разница. Все равно скучно.

— Впускайте.

Действительно, почти сразу в палатку вошла старушка.

— Можна? — спросил она.

— Можна, можна. Заходите…

Пока она шла к столу, удалось рассмотреть ее лучше. Была она, вероятно, моложе приехавших немцев. Вообще, на этих землях в таком возрасте обычно не живут.

Когда здесь грохотала война, ей было, вероятно, лет пять, десять.

Пройдя путь от входа до стола, где сидели все трое, где-то на половину она остановилась. В ее руках были объемные сумки. Казалось, словно эта бабушка только что с базара, где купила провиант на всю семью и еще что-то соседям.

— Мда? — спросил Макс.

— Вы тут главный?

— Положим, что так.

Старушка проделала остаток пути к столу, поставила сумки на пол и из них стала выгружать многочисленные банки:

— Это вот вам сметанка. Это молочко. Это варенье к чаю… Сальца опять же… Колбаса домашняя.

— А что, собственно происходит?

— Мы тут решили, — ответила старушка. — Гостинец собрать. За труды за ваши.

— За труды? — переспросил Игорь.

— Ну как же? Вы же нас от немцев, наконец-то, освободили.

Макс подумал — от каких? Сначала на ум пришли те самые старики, что в деревне. Но бабушка смотрела в сторону могил.

— Плохие они или хорошие, да только нехорошо им вот так в нашей земле лежать-то, да еще и без крестов, не хорошо.

Как и всякий служака, подполковник не отличался хорошими манерами. Он достал нож, стал резать хлеб, колбасу. Впрочем, кивнул Максу, Игорю и бабульке:

— Угощайтесь.

Но кроме него никто к гостинцу не прикоснулся.

— Так что, — улыбаясь, спросил Макс, — в следующем году засеете поле? Заколосится зерно или что там еще? Буряк?..

Бабушка покачала головой:

— Покамест нет. Там земля пропитана смертью на сажень, на много лет. Теперь она уходить будет потихоньку. Может, когда и уйдет. А не уйдет — сделаем здесь свое кладбище.

— Так какая разница тогда? Что так кладбище было, что этак будет?..

— Есть разница. Это будет наше кладбище, на нашей земле. Каждый должен быть на своем месте. Даже после смерти.

И достаточно об этом…