Юлиан Семенов - Экспансия — I

— Вот хорошая телятина, — сказал Роумэн.

— Я на нее нацелилась. Квандо? — спросила она продавца.

Тот недоумевающе посмотрел на Роумэна, испанцы не понимают, когда на их языке говорят плохо, это же так просто, говорить по-испански.

— Сеньорита спрашивает, сколько стоит? — помог Роумэн. — Взвесьте два хороших куска. Если у вас остались почки и печень, мы тоже заберем.

— Сколько стоит? — повторила Криста. — Очень дорого?

— Нет, терпимо, — он протянул ей деньги. — Купите-ка сумку, они здесь удобны, продают в крайнем ряду.

— Зачем? — девушка пожала плечами. — Я сбегаю в машину, у меня всегда есть с собою сумка, это еще со времен оккупации... Дайте ключ.

— Так я же не запер дверь.

— Да, верно, забыла. Я сейчас, — и она побежала к выходу, и Роумэн заметил, как все продавцы, стоявшие за прилавками, проводили ее томными глазами.

А все-таки мы петухи, подумал Роумэн, настоящие петухи, те тоже очень любят пасти своих куриц и так же горделиво обсматривают соперников, и так же чванливо вышагивают по двору, не хватает мне шпор, честное слово, да еще золотистого гребешка. Самые глупые существа на земле — петухи... Вечером я поведу ее в «Лас Брухас», там поют лучшие фламенко, пусть таращат на нее глаза; это, оказывается, дьявольски приятно... Как это плохо — отвыкать от общества женщин, которым не надо платить, думаешь, как бы это сделать потактичнее, ищешь карман, а у нее нет карманов, в сумку конверт совать неприлично, мало ли что у нее там лежит, противозачаточные таблетки, фотография любимого или аспирин... Черт, неужели я встретил ту, о которой мечтал? Это ж всегда неожиданно, как снег на голову; когда планируешь что-то, обязательно все получается шиворот-навыворот... Но очень плохо то, что я испытываю к ней какую-то хрупкую нежность, я не могу представить ее рядом, близко, моей... Разочарования разбивают человека надвое, — живет мечтою, которая отрешенна, и грубым удовлетворением потребности; переспал с кем, ощутил в себе еще большую пустоту и снова весь во власти мечты, все более и более понимая, что она, как всякая настоящая мечта, неосуществима.

Криста («мне удобнее называть ее „Крис“, — подумал Пол) прибежала с маленькой, но очень вместительной сумочкой; они сложили в нее хамон, овощи, деревенский сыр и желтый скрутень масла из Кастилии — там его присаливают и в коровье молоко добавляют чуть козьего и кобыльего, чудо что за масло („наверняка ей понравится“).

Продавцы снова проводили Кристу глазами; не удержались от прищелкиваний языками; мавританское, — это в них неистребимо, да и нужно ли истреблять?!

— А вино? — спросила она. — Почему вы не купили вина?

— Потому что у меня дома стоят три бочонка с прекрасным вином, — ответил Пол. — Есть виски, джин, немецкие «рислинги» довоенного разлива, коньяк из Марселя — что душе угодно.

— Ух, какая я голодная, — сказала девушка, — наши покупки чертовски вкусно пахнут. Я могу не есть весь день, но как только чувствую запах еды, во мне просыпается Гаргантюа.

— Хамон никогда не пробовали?

— Нет. А что это?

— Это необъяснимо. Деревенский сыр любите?

— Ох, не томите, пожалуйста. Пол, давайте скорее поедем, а?..

Он привез ее к себе, на Серано; в его огромной квартире было хирургически чисто; сеньора Мария убирала у него три раза в неделю; как и все испанки, была невероятно чистоплотна; то, что Лайза делала за час, она совершала как священнодействие почти весь день: пыль протирала трижды, пылесосом не пользовалась — слишком сложный агрегат; ползала на коленях под кроватью — нет ничего надежнее влажной тряпки; обязательно мыла абсолютно чистые окна и яростно колотила одеяла и пледы, выбросив их на подоконники, хотя Роумэн никогда не укрывался ничем, кроме простыни.

— У вас здесь, как в храме, — сказала Криста. — Кто следит за чистотой в вашем доме?

— Подруга, — ответил он, поставив чемодан девушки в прихожей на маленький столик возле зеркала, набрал номер Харриса и сказал, что встреча переносится на завтра, возникло срочное дело, пожалуйста, простите. Боб.

— А как относится к вашей служанке жена? — спросила Кристина.

— Они терпят друг друга.

— Вы говорите неправду. И если вы хотите, чтобы я у вас осталась, отнесите мой чемодан в ту комнату, где я буду спать.

— Выбирайте сами, — сказал он, — я ж не знаю, какая комната вам понравится.

Он показал ей большой холл с низким диваном возле стеклянной двери на громадный балкон, где был маленький бассейн и солярий, свой кабинет, столовую и спальню.

— Где нравится?

— Можно в холле?

— Конечно.

— Идеально бы, конечно, устроиться на вашем прекрасном балконе. Сказочная квартира... Вы, наверное, очень богатый, да?

— Еще какой... Что касается балкона, то не надо дразнить испанцев, они в ночи зорки, как кошки.

— Слишком что-то вы их любите.

— Они того заслуживают.

— А как зовут вашу подругу, которая здесь убирает?

— Мария.

— Сколько ей лет?

— Двадцать пять, — ответил он и позвонил в ИТТ.

— Сеньор Брунн в архиве, там нет аппарата, можем пригласить сюда, но придется подождать.

— Нет, спасибо, — ответил Роумэн. — Передайте, что звонил Пол, я свяжусь с ним вечером.

Кристина еще раз оглядела его квартиру, понюхала, чем пахнет на кухне, и спросила:

— Мария — хорошенькая?

— Да.

— Зачем же вы привезли меня сюда?

— Жаль стало...

— Знаете, вызовите-ка такси.

— Сейчас. Только сначала сделайте мне мясо.

— Что-то мне расхотелось делать вам мясо.

— Вы что, ревнуете?

Криста посмотрела на него с усмешкой.

— Как это вы делаете? — она повторила его жест, согнувшись пополам. — Так? Это значит вам смешно, да? Ну вот и мне так же смешно. Погодите, а не берете ли вы реванш за моего друга?

Он положил ей руки на плечи, притянул к себе, поцеловал в лоб и ответил:

— А ты как думаешь?

Она обняла его за шею, заглянула в глаза и тихо сказала:

— Пожалуй, на балконе мне будет очень холодно.

— И я так думаю.

...В «Лас Брухас» они приехали в двенадцать; Криста дважды повторила:

— Уверяю тебя, там уже все кончилось...

— Кто живет в Мадриде полтора года? Ты или я?

— Я бы лучше подольше с тобой побыла. Мне никуда не хочется ехать.

— А я хочу тобой похвастаться.

— Это приятно?

— Очень.

— Но я ведь уродина.

— Не кокетничай.

— Я говорю правду. Я-то про себя все знаю... Просто тебе одному скучно, вот ты и придумал меня... Я знаю, у меня так бывало.

— Как у тебя бывало? Так, как со мной?

— Тебе надо врать?

— Ты же математик... Калькулируй.

— Тебе надо врать. Тебе надо говорить, что мне так хорошо никогда не было... Вообще-то, если говорить о том, как мы познакомились, и про рынок, и как ты меня сюда привез — не было...